Шрифт:
Далия ТРУСКИНОВСКАЯ
КАК ВЫ МНЕ ВСЕ НАДОЕЛИ!..
ПРОЛОГ
Значит, скакала на косматом звере, а огненные кудри развевались и неслись следом? И красоты была чудесной? И, взлетев на обрыв, удержала зверя и громко расхохоталась? Да, пожалуй, я мог бы кое-что рассказать про эту всадницу, господа мои, пожалуй, мог бы... да...
Возможно и вы с ней познакомились, сами того не подозревая, ежели бывали в графстве нашем лет этак двадцать назад. А точнее - незадолго до того, как отправили в монастырь двух старших графских дочек и объявили
Стало быть, недели за три до этой самой помолвки, поздно вечером, замковые ворота отворились и выпустили четырех всадников. Трое были подвыпивший гость-рыцарь и его оруженосцы. Они к нашей истории отношения не имеют. Четвертый выскочил, когда мост уже стали поднимать, обогнал тех троих и что есть конского духа понесся по дороге. Стража что-то кричала ему вслед, но он плевать хотел на стражу и скоро скрылся за поворотом.
Всаднику исполнилось, по моему соображению, лет девятнадцать. Из-под бархатного пажеского берета выбивался целый водопад рыжих волос, прямо-таки грива львиная. И эта неуправляемая шевелюра от скачки еще спуталась, взвихрилась и стала как огромное помело.
Больше в чертах всадника не было ничего примечательного: белая кожа, как у большинства рыжих, острый нос и подбородок, складная мальчишеская фигурка... да, главное! Он рыдал в три ручья. И, простите, утирал парчовым рукавом сопли из носа. А поскольку парча штука жесткая, нос у него сделался малиновый.
Продолжая хлюпать носом, всадник свернул в лес и вынужден был придержать коня, чтобы его не выбила из седла какая-нибудь хитрая ветка. В конце концов жеребчик и вовсе пошел шагом, а возле Березовых ворот встал как вкопанный.
Если ваши милости охотились в тех лесах, то должны знать Березовые ворота. Когда проедешь под ними, то попадешь на единственную ведущую через болото тропку. А ежели нет... Ну, вообразите себе две березы, друг к дружке так наклонившиеся, что одна вроде как на плече у другой отдыхает. Это и будут те ворота.
Возле них уже лет с полсотни нечистая сила пошаливала. Запирала их, что ли? Вроде вот она, тропка, а между березами будто невидимую холстину натянули, упрешься в нее грудью и ни тпру ни ну. А мимо берез идти - так с головой и ухнешь...
Вот, значит, нашему пажу тоже кто-то незримый холстину натянул. И сидит себе в кустах, ждет, что получится.
Я так полагаю, любой здравомыслящий человек плюнул бы на Березовые ворота и домой отправился - мол, не судьба. Но пажик наш был слегка не в себе. И как завопит он рыдающим голосишком!
– Бабка!
– вопит.
– Бабуля! Бабусенька! Я это, бабуля!
Аж спящие птицы с веток посыпались от того вопля.
Поорал он этак, поорал - и замолк, прислушиваясь. А по тропинке ему навстречу - шаги неторопливые. И появляется старая ведьма в клетчатом платке до земли и с черным котом на плече.
Ну, описывать ведьму, я думаю, ни к чему - только аппетит отбивать. А вот кот у нее был необычный. Так сразу и не поймешь, чем он от прочих котов отличается.
Так что бредет эта расчудесная бабуля, скорчившись в три погибели, и бормочет:
– Ох, как вы мне все надоели!..
Паж увидел ее - с коня сорвался и обниматься к старухе норовит. Она даже кулачишком замахивается - мол, отстань, а то плохо будет! А пажик схватил ее в охапку и в щеку целует - тьфу, это ж надо...
И говорит ей:
– Бабка Тиберия, что хочешь делай, только помоги! На тебя одна надежда! Если же ты мне не поможешь - руки на себя наложу! Вот прямо на этих самых березах и повешусь! Или в болото сигану! В общем, не жить мне на этом свете...
– Из болота тебя, милый друг, болотные черти выпихнут, - спокойно отвечает бабка, утираясь от его поцелуев.
– И березовые ветки тебе не дадутся. Не для того я эти ворота налаживала, чтобы на них дураки вешались. Ты лучше прямо скажи - сам ничего не напутал?
– Ничего, бабуля!
– рапортует юный паж, преданно глядя ей в очи.
– В полночь на башню, под открытое небо вышел?
– Вышел!
– Догола разделся? Стыд не одолел?
– Разделся...
– И носочки снял?
– допытывается бабка с намеком.
– Снял!
– И крест на животе углем начертил?
– Начертил!
И начинает этот безумец для убедительности камзолишко расстегивать, чтобы мазню на пузе показать. Бабка на него руками замахала.
– Ты что же, так с той ночи и не мылся?
– сурово спрашивает.
– Тогда извини, внучек, но тебя, неряху, за одно за это никакая девушка не полюбит, не говоря уже о молодой графине!
Задумался паж и опять рубаху в штаны затолкал.
– Я думал, чем дольше крест продержится, тем лучше... Для крепости заклинания...
Усмехнулась бабка.
– Тоже мне, знаток нашелся... Что дальше делал?
– Лег, на Луну смотрел. Потом семь раз заклинание повторил. Уголь раскрошил, в стакан с водой всыпал. Оделся. Вниз спустился. На ее порог побрызгал...
– На порог спальни?
– Ты же сама велела, бабуля - на порог спальни! И шерстяные ниточки связал, под половицу засунул.
– Странно...
– задумалась ведьма.
– Не действует мое колдовство... Погоди! Вода в стакане была ключевая?
– Нарочно днем к ключу бегал!
– Уголь - еловый?
– Сама же ты мне, бабка Тиберия, дала этот уголек!
– Верно... Шерстяные ниточки - красные?
– Самые что ни на есть красные! Из корзинки у старой графини утащил, она любит шерстью вышивать.
– Ну, тогда...
– старуха помолчала, хмыкая и как-то странно причавкивая.
– Тогда одно тебе скажу - не удастся тебе приворожить молодую графиню. Ее еще до тебя кто-то присушил. И приворот его сильнее моего оказался.