Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана.

Андреев Александр Радьевич

В 1873 году в плодородной и необъятной России разразился голод, захвативший Самарскую, Оренбургскую, Уфимскую губернии, даже земли войска Донского.

Летом 1873 года семь человек из группы Александра Долгушина начали рассказывать по уездам Московской губернии о том, что «на земле скоро все будут равны». Они возили с собой печатный станок, который крестьяне приняли за пресс для изготовления фальшивых денег и его пришлось чуть ли не отбивать от них силой. Тысячи листовок и прокламаций наводнили Подмосковье. Один из членов долгушинской группы даже попытался заработать лично, продавая их крестьянам. Александр Долгушин написал прокламации «К русскому народу», «К интеллигентным людям», напечатал брошюру В.Берви-Флерковского «Как должно жить по законам природы и правды». Он писал, что крестьянам не помогут правительство и дворяне, предлагал им требовать передела земли, открытия школ, отчета о бюджетных тратах, «действовать дружно и согласно, невзирая на гонения и смерть». Некоторые крестьяне донесли старостам о долгушинцах, те донесли

становым приставам. Местным властям не понравились требования о бюджетных проверках и в сентябре 1873 года долгушенцев арестовали, судили, отправили на каторгу. После невменяемого суда Особого присутствия МВД член кружка чайковцев князь Петр Кропоткин написал программу «Должны ли мы заняться рассмотрениями дела будущего строя?», в которой считал, что чем сильнее гнет властей и помещиков, тем быстрее произойдет народное восстание: «Никакая горсть людей, как бы энергична она не была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит в своих лучших представителях до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания. Дело всякой революционной партии – не вызвать восстание, а только подготовить его успех». Кропоткин отрицал насилие для достижения цели: «Необходимо просвещать народ, создавать в нем кружки». Из Женевы прислал прокламацию Петр Лавров: «Вампир, обрекающий русский народ на неизбежное разорение, на неизбежное голодание, на неизбежные эпидемии, на страшную и медленную смерть, есть государственный строй Российской империи. В народ!»

В городах началось создание мастерских сапожников, столяров, слесарей. Один из народников позднее писал:

«Небольшой деревянный флигель из трех комнат с кухней на Выборгской стороне. Скудная мебель. Спартанские постели. Запах кожи бьет в нос. Это сапожная мастерская. Трое молодых студентов сосредоточенно работают. Один занят прилаживанием двойной толстой подметки к сапогам. Под подошву надо спрятать паспорт и деньги, на всякий случай. Молодая девушка согнувшись шьет сорочки, шаровары, кисеты для своих товарищей, идущих в народ. Говорят мало, потому что некогда. Все уже решено, все ясно, как день. Крепкие рукопожатия и благие пожелания».

Во главе первой разведывательной группы в народ пошла дочь отставного петербургского градоначальника и действительного статского советника Софья Перовская. Крестьяне не доверяли им, считали ворами, отказывали в ночлеге. Софью, правда, слушали, водили из избы в избу, отказывались брать деньги за кров и еду, часть ее группы арестовали, но сочувствовавшая ей охрана позволила бежать.

На печать прокламаций и листовок и брошюр отдавали свое состояние молодые дворяне. Будущий писатель-террорист Сергей Кравчинский писал в «Сказке о копейке»: «Проснись, народ православный! Чего маешься ты, над непосильной работой надрываючись! Народ простодушный! Тысячу лет правят цари народом русским, тысячи лет твои отцы и деды верно служили им. Много ли оставили тебе от щедрот царских? Столько же и ты оставишь детям своим! Так довольно же тебе терпеть муку мученическую! Довольно тебе надрываться, на своих лиходеев работать! Если не погибла в тебе сила богатырская, поднимись, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего! Пусть не поганят они землю русскую! Пусть не развращают они душ человеческих! От них одних все зло на земле!»

Из Петербурга, Москвы, Киева, Саратова, Самары и других городов весной 1874 года тысячи народников двинулись на Волгу, Дон, Урал, Днепр. Третье отделение взяло руководство кружка чайковцев, но было уже поздно. Тысячи народников агитировали и пропагандировали в сорока губерниях Российской империи. Они шли от села к селу, от деревни к деревни, разговаривали на социальные и социалистические темы, распространяли листовки, прокламации, брошюры. Народники и крестьяне разговаривали на разных языках, не понимали друг друга. Никто не собирался бунтовать, были случаи сдачи народников крестьянами в полицию.

К концу лета жандармы арестовали почти две тысячи народников и сочувствующих. Три года длилось следствие, о котором монархист К.Победоносцев с яростью писал: «Жандармы повели это страшное дело по целой России, запутывали, раздували, разветвляли, нахватали по невежеству, по низкому усердию множество людей совершенно даром». Александр II знал о массовых жандармских беззакониях, но не вмешивался. По всей империи пели:

«Пусть нас по тюрьмам сажают,Пусть нас пытают огнем,Пусть в рудники посылают,Пусть мы все казни пройдем! Если ж погибнуть придетсяВ тюрьмах и шахтах сырых,Дело, друзья, отзовется,На поколеньях живых!»

На собраниях народники говорили о дремучей вере мужиков в царя-батюшку, обманутого жадными помещиками-дворянами. Александр II потребовал от Третьего отделения раз и навсегда покончить с социалистическими идеями в империи и наделил жандармов и полицию небывалыми правами. Естественно, Третье отделение и Министерство внутренних дел тут же забили тюрьмы до отказа, арестовав почти пять тысяч человек, в Санкт-Петербурге спешно строился шестиэтажный дом предварительного заключения. Третье отделение и МВД жаждали пожалований, чинов, званий и орденов и разгул полицейско-сыскных репрессий захлестнул империю. В городах и деревнях, в селах и уездах молодых хватали

по малейшему подозрению. К суду привлекли почти тысячу народников, среди них около двухсот женщин. В состоявшихся процессах «193-х» в Петербурге и «50-ти» в Москве власть, как гоголевская унтер-офицерская вдова в полиции сама себя высекла. Сотни человек были осуждены, тысячи высланы без суда в административном порядке на север империи и в Сибирь. С.Кравчинский писал: «Что будет с томящимися в тюремных стенах? Для тюремных номеров есть несколько исходов и все они одинаково возможны. Заключенный или заключенная могут удавиться с помощью носового платка или порванного белья, или отравиться, или перерезать себе горло ножницами, или убить себя с помощью разбитого стакана. Он или она могут сойти с ума и их продержат в тюрьме еще длительное время в сумасшествии. Если заключенные не решатся на самоубийство, то будут постепенно чахнуть и умрут от тюремного туберкулеза. Если же несмотря ни на что и благодаря необыкновенной силе характера, физической крепости они все же доживут до суда, то судьи пошлют их на всю жизнь в Сибирь».

До судов народников сошли с ума или покончили жизнь самоубийством около ста человек и вся Россия знала из имена. В судах лидеры народников произносили такие речи, что волосы у присутствующих, среди которых были иностранные корреспонденты, вставали дыбом. Речи распространялись по всей империи. Выдающийся прокурор и юрист А.Ф.Кони писал в чиновничьем Петербурге: «Этот город до того пропитан ложью, страхом, бездушием и рабством самого презренного свойства под покровом либеральной болтовни, что становится тошно». Как среди помещиков было много садистов, так и среди жандармов было много извергов, преступления которых становились известны обществу. Само собой сотрудников Третьего отделения и полиции за массовые издевательства над заключенными не наказывали и ответственность за них нес Александр II, как главный в империи.

Часть народников осталась на постоянное место жительство в деревне. Большая часть оставшихся на свободе пришли к мысли, что единственным возможным способом борьбы с существующим строем может быть только заговор и переворот. Именно в 1875 году Петр Ткачев в Женеве стал издавать свой журнал «Набат», призывавший к борьбе с Александром II с помощью заговора и убийства.

Уцелевшие народники перебрались в Москву, где объединились с учившимися в Европе студентами. Они начали вести широкую пропаганду на заводах и фабриках, устраивались туда конторскими служащими и мастерами. Николай Некрасов писал:

«За желанье свободы народуПотеряем мы сами свободу,За святое стремленье к добру —Нам в тюрьме отведут конуру».

Во всем обществе обсуждали слова великого поэта: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Народники решили создать единую революционную организацию с выборным и сменяемым руководством. На российских фабриках и заводах появились рабочие кружки, в которых народники вели агитацию и пропаганду революционно-социальных идей. Кружки действовали на десятках предприятиях, на железной дороге, в столярных, слесарных, кузнечных мастерских. В конце 1874 года в Москве была создана «Всероссийская социально-революционная организация», с отделениями в Туле, Иваново-Вознесенске, Киеве и Одессе. Организация имела программу и устав, но на общем собрании утвердить их не смогли.

Летом 1874 года Александр II поручил Третьему отделению произвести следствие «о распространении в народе в разных местностях империи преступной пропаганды». К осени с помощью доносов членов рабочих кружков арестовали и в феврале 1877 года начался «процесс 50-ти». Вся Россия читала речь на суде рабочего Петра Алексеева, превратившегося из обвиняемого в обвинителя:

«Мы продаемся на сдельную работу из-за куска черного хлеба. Нас розгами и пинками приучают к непосильному труду. Мы питаемся кое-как, задыхаемся от пыли и зараженного нечистотами воздуха. Мы спим где попало, на полу, без всякой постели и подушки, завернутые в лохмотья и окруженные бесчисленными паразитами. Рабочему довели заработную плату до минимума. Мы работаем семнадцать часов в день за сорок копеек и нам не по праву выписывают штраф. Везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого состояния. Это ужасно! При таких условиях жизни работников невозможно удовлетворить самые необходимые человеческие потребности. Господа! Неужели кто полагает, что мы, работники, ко всему настолько глухи, слепы, немы и глупы, что не слышим, как нас ругают дураками, лентяями, пьяницами? Мы этого не заслуживаем. Неужели мы не видим, как вокруг нас богатеют и веселятся за нашей спиной? Рабочий народ, не получающий никакого образования, смотрит на это, как на временное зло, как на правительственную власть, временно захваченную силой, и ворочащую нас с лица на изнанку. 19 февраля стало для нас одной мечтой и сном! Эта крестьянская реформа – реформа дарованная, хотя и необходимая, но не вызванная самим народом, не обеспечивает самых необходимых потребностей крестьянина. Мы по-прежнему остались без куска хлеба, с клочками никуда не годной земли и перешли в зависимость к капиталисту. Русскому рабочему народу остается только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодежи. Она одна братски протянула нам руку. Она одна подала свой голос на все слышанные крестьянские стоны Российской империи. Она одна неразлучно пойдет с нами до тех пор, пока поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»