Как я был «южнокорейским шпионом»
Шрифт:
Меня к подобной деятельности привлечь даже не пытались. Думаю, это объясняется моей статьей, а также загадочной для многих профессией. Понятно, что никто откровенничать со мной не стал бы.
Опера использовали весьма примитивные «наживки» для стимулирования осведомителей. Они настолько задурили им головы, что один из санитаров однажды поделился со мной:
– Ты знаешь, мой «папка», – так между собой называют опера-куратора, – сказал мне, что после освобождения я, если захочу, смогу работать опером или в милиции, или в ФСБ. Но в ФСБ, он мне сказал, нужно знать иностранные языки и уметь
Едва достигнув совершеннолетия, он на 13 лет сел за убийство. В больнице был уже около трех лет. Кроме нее и маленького городка в Тверской области ничего в жизни своей не видел. Имея образование в восемь классов, читал по слогам.
Надо сказать, что у подавляющего большинства заключенных образовательный уровень был таким же или еще ниже, да и сроки примерно такими же.
В отряде были настоящие специалисты – столяр, автомеханик, резчики по дереву. Они в основном занимались своим делом. Некоторые не в первый раз отбывали наказание в больнице. А один сантехник «мотал» здесь уже третий срок, а до того строил ее, будучи еще пациентом ЛТП.
Глядя, как сноровисто с раннего утра до позднего вечера практически за бесплатно работает, например, автомеханик, представлялось, что, трудись он так же на свободе, вряд ли бы он совершал преступления, а значит, никогда бы не оказался в тюрьме. Стимулом для напряженного труда было не только стремление заработать условно-досрочное освобождение, но и, я думаю, какая-то внутренняя потребность. А между тем это была уже не первая его ходка на зону. Виной всему водка. Провожая его домой на свободу, невесело шутили: если плохо сделал сейчас, то сам же будет и переделывать через год. Ремонтировал-то он машины сотрудников.
Я столкнулся и с человеком, который отказывался от досрочного освобождения, поскольку откровенно боялся, что на воле не сможет устроиться на работу, сорвется в привычное для своего села повальное пьянство и вновь окажется в тюрьме. Здесь же он обжился, был лучшим резчиком по дереву, регулярно ходил в спортзал качаться. Саша не обманулся в своих предчувствиях: он вышел в срок, а меньше чем через полгода оказался в Тверском изоляторе по обвинению в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшем смерть потерпевшего. Накаченные мышцы в сочетании с водкой оказали ему плохую услугу.
На кухне нас работало шесть человек – это был коллектив в коллективе, несколько обособленный и привилегированный в силу близости к продуктам питания и их распределению. Возглавлял его ветеран отряда Коля, москвич, как и я. Он же был нарядчиком всего отряда. За пять с лишним лет в больнице он освоился до такой степени, что порой казалось, что он вовсе не заключенный, а сотрудник. Так же его воспринимала и администрация, так же он вел себя, самостоятельно решая и улаживая многие вопросы. С ним мы вместе ели, спали в одной палате, пользовались одной комнатой отдыха при кухне и душевой.
Приятельские отношения сложились у меня еще с одним ветераном отряда, Костей, который провел в больнице около четырех лет. Про себя я называл его «чернобыльцем», поскольку в свое время он участвовал в ликвидации последствий аварии в Чернобыле и в свои неполные пятьдесят выглядел дедом. Так его
Находясь в больнице, я впервые после длительного перерыва смог по-настоящему встретиться со своими родными. Жена и дочка трижды приезжали ко мне, и мы по три дня жили вместе в специально приспособленной для этого на территории больницы гостинице. Один раз свидание было поощрением мне за участие в ремонте кухни. Мы даже отпраздновали 13 сентября в Торжке день рождения Нади с безалкогольным шампанским. Этот день рождения и у меня, и у нее, наверное, навсегда останется в памяти. Парадокс нашей законодательной системы заключается в том, что в следственном изоляторе, когда человек арестован, но в соответствии с законом считается невиновным, ему такая возможность не предоставляется. Право на полноценную встречу с семьей он получает лишь после осуждения.
Еще когда меня оставляли в больнице, мне дали понять, чтобы я не рассчитывал на условно-досрочное освобождение, по крайней мере, в ближайшее время.
– Вы должны понять, что есть мощные силы, которые этого не хотят допустить, – говорил беседовавший со мной сотрудник. – Возможно, к этому вопросу можно будет вернуться через полгода после вашего пребывания здесь.
Я, разумеется, понимал, что это за силы, как понимал и то, что администрация больницы не будет ломать копья из-за меня. Тем более в провинции, где все руководители организаций и учреждений друг друга знают лично и зачастую дружат семьями.
Административная комиссия больницы, на которую меня вызвали на следующий день после зачисления в отряд хозобслуживания, вынесла решение: в условно-досрочном освобождении отказать ввиду «недостаточной изученности личности». Это было явно незаконно, подобного основания для отказа в УДО закон не предусматривает. Но, понимая, что решение фактически принималось не больничной администрацией и что я попал в совсем не худшие условия заключения, я сдался и не стал обжаловать решение комиссии. Интересно только, что в связи с обращением моей жены Генеральная прокуратура признала его вполне обоснованным.
Возвращаясь к вопросу об условно-досрочном освобождении через полгода, я, прежде чем писать официальное заявление, решил поговорить с начальником больницы Алексеем Алексеевичем Буровым. Благо он достаточно часто заглядывал на кухню и в комнату отдыха ее персонала. И получил от него «добро».
Трудно сказать, чем руководствовался Буров, давая согласие на благожелательное рассмотрение моего заявления. Но думаю, что не последнюю роль в этом сыграли обращения к нему и к начальнику Тверского УИНа депутата Госдумы от фракции «Яблоко» С. С. Митрохина, исполнительного директора Общероссийского общественного движения «За права человека» Л. А. Пономарева, президента автономной некоммерческой организации «Экология и права человека» Э. И. Черного и некоторых других правозащитных организаций с просьбой представить меня на условно-досрочное освобождение. В его практике такие ходатайства наверняка поступили впервые.