Как я был «южнокорейским шпионом»
Шрифт:
[85].
Посол Южной Кореи в Москве д-р Ли Ин Хо в программе Леонида Млечина «Особая папка» 12 сентября 1998 года подчеркнула, что корейская сторона ставит «шпионский скандал» в один ряд с другими неурегулированными, по ее мнению, раздражителями в российско-южнокорейских отношениях: ролью СССР в Корейской войне 1950-1953 годов и перехватом южнокорейского пассажирского самолета над Сахалином в 1983 году. К ее словам можно добавить, что если два первых раздражителя находятся на совести нашего коммунистического прошлого и в них, с моей точки зрения, много спорного, то последний – бесспорен и целиком «достижение»
На Востоке долго помнят обиды, и потому политические последствия того или иного события трудно определить и предвидеть, как невозможно их и каким-либо образом измерить. Но ясно, что никогда уже не будет былого доверия, доброжелательности и расположенности, которые корейцы всегда охотно демонстрировали в отношении России, опираясь на глубокие исторические корни нашего добрососедства. То, что наша страна практически отстранена от решения проблемы урегулирования в Корее, а южнокорейские инвестиции в нашу экономику так и остались на зачаточном уровне, уже свидетельствует о многом.
17 сентября 1998 года состоялась встреча министра иностранных дел РК Хон Сон Ена с российским послом Афанасьевым, на которой, как сообщалось, «обсуждались вопросы активизации двусторонних отношений и ликвидации натянутости, возникшей в результате июльского инцидента с высылкой дипломатов»
[86]. После этой встречи министр заявил, что «обе стороны договорились прекратить дискуссии по поводу взаимной высылки дипломатов из своих стран»[87].
К сожалению, мне не известно, что конкретно произошло в наших отношениях за период между первой встречей нашего посла с южнокорейским министром в начале августа и последующей 17 сентября, как были «остужены» наши отношения, но произошло то, что и должно было произойти на государственном уровне. Двусторонние отношения не могут все время строиться с оглядкой на прошлое, на воспоминаниях о негативе, они должны развиваться, наполняться новым содержанием – это нормально и естественно, хотя прошлое всегда и будет подспудно присутствовать, тем более на Востоке.
Поэтому, уверен, команда «закрыть вопрос», который может раздражать двусторонние отношения, прозвучала для южнокорейцев не только на государственном уровне, но и для страны в целом. Насколько мне известно, в прессе РК после этого не появилось ни одного комментария о российско-корейском «шпионском инциденте», он был забыт начисто. На лентах информагентств лишь появлялись бесстрастные сообщения о событиях, происходящих со мной в Москве.
За все пять лет ни один южнокорейский корреспондент в Москве не приблизился к залу судебного заседания, где проходил мой процесс. Ни один из них не взял интервью ни у моих адвокатов, ни у моих родственников, ни у меня. Хотя, казалось бы, южнокорейских журналистов это должно было интересовать в гораздо большей степени, чем американских, французских, канадских. Ведь в конечном итоге от исхода процесса, от его объективной оценки зависит и то, какая сторона права в «шпионском скандале». Трудно себе представить, что это их не интересовало и чисто по-журналистски: вопрос непосредственно касался Южной Кореи и наших двусторонних отношений. Просто уровень демократии в Южной Корее таков, что команда «сверху» там не обсуждается и не нарушается. Фальшивыми выглядят на этом фоне публичные обвинения Сеула в адрес Пхеньяна по поводу отсутствия свободы прессы и демократии на Севере Кореи.
«Дисциплинированными» оказались и южнокорейские правозащитники. Ни одна правозащитная организация, ни один ее деятель не нашел, что сказать по
В связи с присуждением Нобелевской премии Мира президенту Республики Кореи Ким Дэ Чжуну к нему на личный Интернет-сайт 25 декабря 2000 года обратился с письмом главный редактор журнала «Индекс/Досье на цензуру» Наум Ним, в котором просил «выразить свою обеспокоенность делом Моисеева». «Может быть, – писал он, – Ваш авторитет и влияние в международных делах помогут устранить как неправовое давление спецслужб на судей дипломата, так и все более явное давление спецслужб на внешнюю политику нашей страны». Ни ответа, ни реакции от Ким Дэ Чжуна, которого самого трижды арестовывали по ложным обвинениям, который провел в заключении более десяти лет и был приговорен даже к смертной казни, на письмо не последовало. А ведь его политика «солнечного тепла» по отношению к Северной Кореи, как мне официально с выражением благодарности говорили корейцы, во многом навеяна в том числе и моими изысканиями по проблеме корейского урегулирования.
Моя дочь Надя также обращалась к президенту Южной Кореи по электронной почте, и с тем же результатом.
Президент Ким Дэ Чжун, разумеется, не может помнить каждого советника посольства, с которым он встречался, но я запомнил, как сидел с ним рядом за столом на приеме в Сеуле по случаю вручения ему диплома доктора политических наук Дипломатической академии МИД России. Он красиво говорил о демократии и правах человека.
Заверения в дружбе, которые я много раз слышал и в Сеуле, и в Москве от южнокорейских чиновников, ученых, бизнесменов, обернулись пустым звуком.
Приятным исключением из общего равнодушия корейцев оказалась бывшая в 1998 году послом РК в Москве д-р Ли Ин Хо, которая не только с теплотой откликнулась на мое электронное обращение к ней после моего освобождения, но и обещала поделиться своими личными воспоминаниями о «шпионском скандале» между нашими странами и последующими за этим событиями. Я рассчитывал, что они помогут мне лучше разобраться в событиях пятилетней давности и в написании этих записок. Но не знал, что она занимала весьма важный в сеульской иерархии пост президента Korea Foundation – организации, занимающейся «народной дипломатией». Ее полуторастраничные воспоминания мало что добавили к уже известному и описанному в прессе.
Зарубежная поддержка
Я уже упоминал о неподдельном интересе к происходящему вокруг меня со стороны американских журналистов и правозащитных организаций, прессы Франции и других стран, о многочисленных письмах из-за рубежа в мою поддержку. Выразить мне сочувствие счел возможным патриарх мирового востоковедения и кореистики американец Роберт Скалапино, с которым я несколько раз тесно сотрудничал на научных мероприятиях (как выяснилось, они записывались скрытой камерой), другие американские ученые, в том числе профессор Монтрейского института международных исследований Клей Молтс.