Как я была маленькая (издание 1954 года)
Шрифт:
— А как поживает твоя мама?
— Значит, вы тоже мамина ученица? — догадалась я.
— Ну, что ты! — улыбнулась старушка. — Я её бывшая учительница. Твоя мама отлично училась. Передай ей привет от меня и скажи, что я горжусь ею.
Я и сама гордилась своей мамой и очень любила её. Был только один человек, которого я любила ещё больше: это папа…
Каждый день мама приносит домой стопку школьных тетрадок и проверяет их вечером в столовой. Ошибки подчеркиваются красным или синим карандашом, а в конце страницы ставится отметка. Иногда
— Не надо, мамочка! Мамочка, не надо!
— Что делать, это необходимо, — отвечает мама. — Нельзя писать слово «жёрнов» с буквой «эф» на конце: «жёрноф». Это ошибка.
В другой раз другая девочка написала слово «жираф» с буквой «вэ» на конце: «жирав».
Что ни говори, а писать диктовку или классные сочинения очень трудно!
Многих маминых учениц я знаю по фамилиям. Ольга Лебедева, например, учится на пятёрки. Пишет красиво, ошибок не делает. Молодец Лебедева!
А вот Синичкина Александра часто огорчает маму и меня. Она пишет неряшливо, знаки ставит так, что не разберёшь, точка это или запятая. Ошибается не только в знаках препинания, но и в словах. Вот и сейчас Синичкина спутала «удочку» с «уточкой», хотя ясно было сказано: «Мальчик ловит рыбу удочкой».
В конце страницы Синичкина посадила кляксу. Чтобы поправить дело, она окружила кляксу лепестками и пририсовала стебель. Получился красивый цветок, похожий на подсолнечник. Но мама сказала: «Вырос не на своём месте», — и поставила Александре двойку; больше никак нельзя было.
Ах, Шура, Шура!
Как раз над нашей столовой находится зал, где в перерывах между уроками мамины девочки играют и бегают, да так, что у нас внизу всё трясётся.
Однажды в полдень, когда для мамы всё было накрыто к завтраку, раздался ужасный грохот и треск.
Мы с тётей Нашей прибежали. И что же мы увидели?
Лампа, висевшая над обеденным столом, сорвалась с потолка вместе с крюком и куском штукатурки и разбилась вдребезги. Хорошо, что мамы в это время не было. Вместо её прибора лежала куча обломков. Скатерть была измята и продырявлена, и даже мамин стул опрокинут и отброшен в сторону. На стене покачнулся и чуть не упал большой портрет Константина Дмитриевича в дубовой раме.
Константин Дмитриевич Ушинский был замечательный педагог, прекрасно знавший родной язык. Ушинского уже не было в живых, но по его книге «Родное слово» учились во всех школах. Учились по ней и мамины девочки. Училась по ней и я.
Мама так ценила и уважала Ушинского, что повесила его портрет у нас в столовой.
Когда я была совсем маленькая, я побаивалась этого портрета. Константин Дмитриевич, в длинном чёрном сюртуке и чёрном галстуке на белой, как снег, крахмальной сорочке, с тёмной бородой и пристальными глазами, казался мне очень строгим. Он как будто был недоволен мной: в то время я ещё плохо читала и некоторые слова произносила неправильно.
Но потом, когда я научилась свободно читать «Родное слово», Ушинский стал поглядывать на меня совсем иначе. А я начала любить и уважать его, как мама.
И теперь этот-то любимый нами портрет чуть не сорвался со стены.
Вот что может наделать лампа, если над ней прыгают и бегают девочки! Да и то сказать: лампы были тогда не то что нынешние — лёгонькие, электрические, под шёлковыми абажурами. Лампы были крупные, тяжёлые, с фарфоровым сосудом для керосина, вставленным в металлическую вазу. Всё это держалось на толстых цепочках, идущих вверх, к крепкому крюку, вкрученному в потолок.
Кроме большого, тоже фарфорового, абажура, у такой лампы были: горелка, фитиль, стекло и на тонкой цепочке шар, наполненный дробью. Он помогал по желанию передвигать лампу то выше, то ниже. Вот такая тяжёлая штука и свалилась с потолка в нашей столовой. Хуже всего было то, что керосин залил диван. Диванная обивка теперь никуда не годилась.
Мама была очень огорчена:
— Надо новую лампу покупать, а тут ещё этот диван! Всё сразу для нас дорого. У нас нет таких денег.
Но тётя Наша утешила её:
— Ничего. Мы отпорем диванную обивку, выстираем её и набьём наново.
Это была большая работа. И я тоже помогала: подавала обойные гвоздики. Жаль только, что мне не разрешили держать их в зубах, как это делают обойщики. Тётя Наша боялась, как бы я не проглотила один из гвоздиков.
Мы так хорошо обили диван, что он стал как новый.
— Красавец диван! — сказала про него наша Дарьюшка.
И до чего же хорошо было, сидя на красавце диване, слушать по вечерам папины рассказы!
Вечерами у нас в столовой тихо, уютно. Мама правит школьные тетрадки, отыскивает ошибки, тётя Наша вяжет или шьёт. Папа тоже правит, но не тетрадки, а гранки, тоже отыскивает ошибки. Я играю в куклы или рисую. Каждый занят своим делом.
Мой папа работает в книгоиздательстве. Гранки — это будущие книги. Они ещё не имеют страниц, ещё напечатаны на длинных полосах. Но тут-то и надо зорко смотреть, чтобы всё было напечатано правильно.
Если в гранках замечена ошибка, её обязательно исправят в типографии, где печатается книга. Потом уже поздно будет. Поэтому, говорит папа, при чтении гранок нужно большое внимание.
И всё же в книгах иногда попадаются ошибки: они называются «опечатками». Я сама как-то раз нашла такую опечатку. В строчке «Петушок, петушок, золотой гребешок» вместо «гребешок» было напечатано «гребшок». Значит, при чтении гранок внимание было не очень большое.
Вот так все мы и работаем по вечерам.