Как я была принцессой
Шрифт:
Друзья. Единственное, что помогло мне удержаться на плаву и окончательно не сойти с ума в те страшные дни, – это друзья. Я никогда не смогу расплатиться с ними за всю поддержку, понимание и бескорыстную помощь. В такие тяжелые моменты жизни особенно быстро понимаешь, кто истинный друг, а кто – мнимый. Настоящие друзья бросились нам на помощь, едва услышав страшную новость и не дожидаясь просьб. Еще до девяти утра, во время самой первой пресс-конференции, к нам один за другим примчались Роб и Сью Макартуры, Джордж Крэйг со своей дочерью Эмбер, Джо Пирсон, Хитер Браун и Роб Гелл. Эти самоотверженные люди отвечали на телефонные звонки, открывали дверь вновь прибывающим, разносили бесконечные чашки кофе, мыли, убирали, готовили, утешали, поддерживали и в течение следующих четырнадцати дней несли круглосуточное дежурство рядом со мной и Яном. Их помощь была нам действительно необходима. Все это время в нашей гостиной располагался штаб операции: в самые горячие дни один из четырех стационарных и двух взятых взаймы мобильных телефонов звонил каждые три минуты, факс постоянно гудел и выплевывал новые сообщения со всех концов Австралии и мира. Сумасшедший
Но в то же время немало друзей, которых мы считали искренними и верными, оказались так называемыми друзьями до первой беды. Некоторые из них вообще ни разу не позвонили и не зашли, а некоторые появлялись лишь для того, чтобы насмотреться на зрелище чужого несчастья и запастись темой для праздной болтовни за коктейлями.
В тот первый день я даже думать не могла о еде, а пила только апельсиновый сок, да и то когда кто-нибудь всовывал стакан мне в руку. Я непрерывно думала о детях, нетерпеливо ждала новостей и молилась, чтобы они еще оставались в Австралии, чтобы Бахрин прятался с ними где-то здесь, выжидая момент, когда можно будет безопасно вывезти их из страны. Все те семь лет, что он приезжал в Мельбурн на свидания с детьми, я относилась к нему недоверчиво и настороженно. Помня об объявленном в зале суда джихаде, я настояла на том, чтобы перед каждым свиданием Бахрин сдавал свой паспорт, билеты на самолет, кредитные карточки и дорожные чеки моему поверенному. Однако на этот раз по просьбе Бахрина такой порядок был изменен. В октябре 1991 года его адвокат сообщил моему поверенному, что его клиент готов добровольно уступить мне полное и исключительное попечительство над Аддином и Шахирой и подписать в суде соответствующее заявление. Такое заявление закрепило бы существующее уже семь лет статус-кво и избавило бы меня от постоянного страха перед новыми судебными тяжбами. Взамен мой бывший муж просил только двухнедельного свидания с детьми раз в год (я была уверена, что этим правом он никогда полностью не воспользуется) и некоторого смягчения моих требований относительно кредитных карточек и документов. Такое предложение показалось мне подозрительно щедрым, но каждый раз, когда я пыталась высказать свои сомнения Лилиан или Яну, они говорили что-нибудь вроде: «Когда вы оба наконец поумнеете и договоритесь?» или «Не валяй дурака, ты и так получаешь практически все, что хочешь». Адвокаты Бахрина обвиняли меня в излишней суровости, неврастении и паранойе, и в конце концов я сдалась.
Первого ноября 1991 года Семейный суд Австралии по заявлению Бахрина признал за мной полное и исключительно право опеки над Аддином и Шахирой. Также в постановлении суда говорилось, что, находясь с отцом, дети имеют право звонить мне как минимум один раз в день и что на время таких свиданий Бахрин должен сдавать паспорт не моему, а своему поверенному. Больше Бахрин ничего не требовал, и я тогда подумала, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как выяснилось, я оказалась права.
В 23.55 в понедельник в нашу дверь постучали, и все находившиеся в тот момент в доме затаили дыхание в надежде, что сейчас увидят Аддина и Шахиру. Не слушая протестов Яна, я сама распахнула дверь, но на крыльце оказались только незнакомые мужчина и женщина, предъявившие мне полицейские удостоверения. Это были сержант Грэхем Даунс и констебль Фиона Педерсон из Семейного отдела Федеральной полиции, которым поручили расследование нашего дела. Они пришли, чтобы задать несколько вопросов. В гостиной толпились наши друзья, приехавшие после работы, но полицейские попросили всех выйти, сказав, что хотят побеседовать со мной и Яном наедине. Когда мы остались одни, они без лишних разговоров выложили на стол распечатку всех телефонных номеров, по которым Бахрин звонил из отеля, а также копии отправленных им факсов и попросили меня вспомнить, не знакомы ли мне какие-нибудь из этих номеров. Кроме того, их интересовали сведения обо всех австралийских друзьях и деловых партнерах Бахрина. Я постаралась припомнить все скудные обрывки информации, которые доходили до меня за последние годы, но напомнила полицейским, что уже семь лет состою в разводе с Бахрином и, скорее всего, все мои сведения безнадежно устарели. Помимо прочего я рассказала им об особняке в богатом пригороде Перта, принадлежащем султану Тренгану, и о том, что у некоторых членов семьи имеется доступ к частным самолетам и катерам. Я спросила их, задействована ли в поисках береговая охрана, и сержант заверил меня, что она уже делает все возможное.
Некоторые из набранных Бахрином телефонных номеров принадлежали службам, занимающимся междугородними автобусными перевозками, и мотелям, расположенным в штате Виктория. По мнению полицейских, Бахрин звонил туда специально, чтобы сбить следствие со следа и заставить нас думать, будто он просто решил самовольно продлить отведенный судом срок свидания с детьми. Еще полицейские показали мне копию написанного от руки письма Бахрина своим поверенным:
Потом разговор зашел о множестве свидетелей, позвонивших в полицию после того, как благодаря нашим усилиям в прессе и на телевидении появилось сообщения о похищении детей. Я спросила, имелось ли среди всего этого потока информации что-нибудь достоверное и по-настоящему ценное, и в ответ Даунс и Педерсон прочитали нам целую лекцию о необходимости конспирации и о трагических последствиях, неизбежных в том случае, если мы разгласим сведения, которыми они сейчас поделятся с нами. Они заявили, что, как правило, стараются как можно меньше рассказывать потерпевшим о ходе расследования и что нам с Яном придется поклясться, что мы сохраним все услышанное в тайне, иначе мы рискуем никогда больше не увидеть своих детей. Разумеется, мы заверили полицейских, что ни в коем случае не собираемся мешать им в поисках и готовы сделать все для обеспечения безопасности Аддина и Шах, и только тогда они поведали нам о двух заинтересовавших полицию сообщениях.
Первым заслуживающим доверие свидетелем был водитель, остановившийся в 8.30 утра на шоссе Шеппартон – Беналла, для того чтобы предложить помощь пассажирам машины со спущенным колесом. На заднем сиденье автомобиля он заметил двух детей в сопровождении высокого рыжеволосого мужчины. Мужчина повел себя довольно агрессивно, заявил, что они не нуждаются в помощи, и предложил добровольному помощнику поскорее убираться. Второй раз Бахрина с детьми заметили в магазине игрушек маленького городка Гриффит в соседнем штате. Свидетель видел, как Бахрин поспешно выводил сына и дочь из магазина и сажал в машину. Оба эти сообщения подтверждали, что дети еще в Австралии, и у меня в сердце опять вспыхнула надежда, за которую я ухватилась, как тонущий хватается за спасательный круг.
Я спросила полицейских, что случилось с детскими вещами, оставшимися в номере отеля, и они ответили, что номер был самым тщательным образом обыскан и теперь опечатан. Затем Даунс и Педерсон удалились, пообещав, что в ближайшее время снова свяжутся с нами.
После их ухода мы с Джоном Удоровичем занялись обсуждением юридических вопросов, которые нам предстоит решать, когда будут найдены Аддин и Шах. Приехавшие с Джоном дети, Надин и Джошуа, а также Эмбер, дочь Джорджа Крэйга, пытались хоть как-то развлечь Скай, еще днем вернувшуюся с фермы. Она была молчалива и напугана исчезновением сестры и брата, и меня мучила совесть, что я ничем не могу утешить ее. Оставшихся у меня сил хватало только на то, чтобы не визжать, не крушить мебель и не бить стекла. Я, как по клетке, кругами ходила по комнате, потом бежала в туалет и меня тошнило, а потом опять ходила и ходила. Я вздрагивала от каждого звука, точно от скрежета железа по стеклу. Друзья неоднократно предлагали мне валиум и другие успокоительные, но я категорически отказывалась. Я не хотела одурманивать себя лекарствами только ради того, чтобы потом очнуться и понять, что моя жизнь по-прежнему похожа на страшный сон. Мне нужна была чистая голова – Шах и Аддин верят, что я найду их и верну домой. Поэтому и вторую ночь я пролежала в постели, даже не надеясь заснуть. Ближе к утру я потихоньку встала и прокралась в комнату Аддина, позвав с собой спавшую внизу Макл. Мне не понадобилось включать свет – через незадернутые шторы лунный луч проникал в комнату, отражался от мраморного камина и ярко освещал кровать. Я легла на нее, прижала к себе Макл и зарылась лицом в подушку, надеясь почувствовать запах своего ребенка. Я вдыхала его с такой жадностью, что, мне казалось, вот-вот разорвется сердце. Я представляла лица Аддина и Шах и слышала обрывки каких-то старых разговоров. Это все, что мне оставалось до тех пор, пока они не вернутся домой.
14 июля 1992 года. Вторник
Утром я проснулась в кровати Аддина, закоченев от холода и неудобной позы, и не сразу поняла, что все события вчерашнего дня не приснились мне в кошмарном сне, а произошли наяву. К реальности меня вернули уже привычные рвотные спазмы и озноб. Я приняла душ и оделась, автоматически почистила зубы и расчесала волосы, стараясь не смотреть в зеркало. Как и вчера, я могла думать только о том, что сейчас делают мои дети. Когда я завязывала волосы в хвост, в ванную зашел Ян и, взглянув на мое лицо в зеркале, посоветовал:
– Накрасься немного, Жак.
– Я не могу. Кому это надо? – спросила я, чувствуя, как из желудка к горлу поднимается очередная волна тошноты.
– Надо, поверь мне. Я достаточно долго работал на телевидении и знаю, что красивое лицо вызывает гораздо больше сочувствия, – сказал Ян с такой уверенностью, что я не решилась спорить.
Но, пока я красилась, мне казалось, что с каждым взмахом кисточки для ресниц и пуховки я предаю своих детей, и в глубине души негодовала на суетность человечества, которому, для того чтобы испытать сострадание, требуется фотогеничная и тщательно причесанная жертва.
Этот день прошел почти так же, как предыдущий, в круговороте телефонных звонков, интервью, съемочных бригад, фотографов и журналистов. Я с бесконечным терпением отвечала на все, даже самые нелепые, вопросы, понимая, что это единственный доступный мне способ помочь своим детям.
Звонок из Федеральной полиции заставил меня вздрогнуть и на мгновение загореться надеждой, но они просто вежливо сообщили нам, что продолжают работать. Прибыла утренняя смена наших друзей и помощников, но я не смогла сообщить им ничего нового. Я благодарила судьбу за таких друзей: за их объятия, их молчание и неоценимую помощь. Весь день, когда мне не надо было давать интервью или совещаться с юристами, я плакала, плакала и плакала до тех пор, пока у меня не кончились слезы.