Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику
Шрифт:
Когда я писал слово «расслабляться», я не имел ввиду, что во время работы папа был напряжен. Мне казалось, она давалась ему легко и была ему интересна. Ему часто по работе приходилось общаться со множеством людей, и ему это нравилось, единственному из нашей семьи.
Иногда папа хотел проводить время со мной и Кассиопеей. Тогда мы ходили гулять или ездили в музеи, и он учил нас жизни. Например, однажды я испугался крестовика (род пауков), и даже заплакал. Папа взял паука и раздавил его между большим и указательным пальцами. Он сказал:
— Ты еще слишком маленький и ничтожный, тебя может испугать даже паук. Когда ты вырастешь, ты станешь самым страшным, и тебе никогда не придется
Сначала я подумал, что папе просто нравится убивать насекомых и паукообразных, ведь для этого он наладил целое производство с дорогими машинами под руководством умных химиков и инженеров. Но потом я понял, он хочет, чтобы я, когда вырасту, смог раздавить то, что меня страшит. Это образное выражение, под ним имеется ввиду, не только давить в буквальном смысле.
На следующий день папа подарил мне тарантула в клетке. Он мне не понравился, и я даже не стал давать ему имя. Мне не хотелось его давить и даже смотреть на него, поэтому я ждал, когда он умрет. Я все равно приносил ему еду, потому что так нужно делать с домашними животными, но так и не смог полюбить его.
Со своей сестрой Кассиопеей я общался немного, но все же больше, чем с остальными. Она говорила, что это только потому, что родственные связи нас обязывают. Она относилась ко мне не очень хорошо, но ко всем остальным она относилась плохо. Кассиопея не была грубиянкой, она была высокомерной. Целыми днями она читала книги. Я думаю, она прочитала всех известных авторов. Понятие «известность» относительно, поэтому я говорю обо всех известных мне. Еще она играла на фортепиано, потому что мама сказала, что у нее длинные пальцы пианистки. Наверное, она была права, потому что все говорили, что Кассиопея играет великолепно. Даже я иногда любил слушать, как она нажимает на клавиши, но только тогда, когда она не знала о моем присутствии. Мне нравилось слушать, когда она ошибается, а потом переигрывает этот момент раз за разом. Я не злорадствовал, просто мне так было интереснее слушать произведение. Оно так больше принадлежало самой Кассиопее, чем клавишам и молоточкам инструмента. К тому же, мне нравился повторяющийся ряд звуков.
Я на фортепиано не играл. Наверное, потому что мои пальцы не были настолько длинными. Кассиопея вообще вся была такой. Она была тонкая и высокая. У нее были черные папины волосы, его карие глаза и мамина острота черт. Порой нам говорили, что мы все-таки похожи друг на друга, но я этого не замечал.
Иногда в дом приходили уборщицы и повара, но я старался не обращать на них внимания. Они часто менялись.
Сам наш дом стоял на краю леса. Под его постройку полукругом были вырублены деревья, чтобы лес окружал нашу землю с трех сторон. К дому вела асфальтовая дорога. На участке кроме нашего дома были бассейн, теннисный корт, гараж, экзотические цветы и деревья, домик для охраны. Сам дом был каменным, серым, отдаленно напоминавшим замок в романском стиле, но с современными рамами и слишком яркой крышей. Вокруг был лес, в котором было много сосен, поэтому запах на улице был приятный. В доме было много комнат, большая часть из них не использовалась. А с третьего, последнего этажа, можно было увидеть трубы заводов «Кеплер-22». Мне нравилось на них смотреть.
Однажды я как раз стоял у окна в пустой спальне для гостей и смотрел, как дым выходит из длинной трубы, покрашенной белой и красной краской. Цвет нельзя было рассмотреть отсюда, но я его помнил, так как несколько раз папа возил меня к заводу, и я видел, что труба полосатая. В комнату зашла Кассиопея и тоже подошла к окну. Я почувствовал,
Кассиопея встала около меня, даже немного впереди, загородила половину обзора. Она была выше меня, потому что мне было восемь, а ей уже исполнилось одиннадцать. Я не стал пытаться пролезть вперед, потому что неправильно толкать девочек, и потому, что она из упрямства вряд ли подвинулась бы сама.
— Думаешь, это будет твое? — спросила она.
Я ответил не сразу. Она могла говорить о множестве вещей: о доме, о лесе, о заводе, о себе. Или даже о таких вещах, которых не было в кругу нашего обзора, например, о Юпитере. Я остановил свой выбор на заводе, так как мы оба смотрели в сторону трубы.
— Да. Когда папа умрет, завод будет моим.
— Ты научился говорить только в три года. Ты не можешь понять простейших человеческих взаимоотношений, и у тебя отсутствует абстрактное мышление. Ты даже спишь с включенным светом. И ты думаешь, только из-за того, что ты родился мужчиной, ты будешь управлять корпорацией?
Папа мне говорил, что это буду я. Кассиопея была старшей, значит, он действительно так решил из-за моего пола. Я ответил:
— Да.
— Нет, Кастор. С твоими навыками общения, тебя никто не допустит до управления. Я умнее тебя, и всегда буду, поэтому после отца я встану во главе его компании.
Мне пришлось думать, что ей ответить. Я успел это сделать до того, как она вышла из комнаты.
— Папа все-таки так решил, потому что я мальчик. У него была старшая сестра, которая закончила два института, а папа только один. Значит, она была умнее. Но дедушка все равно отдал завод папе.
— Потому что его сестра лежала в психиатрической больнице.
Это было логично, значит, она не могла управлять. Я растерялся.
— Но ведь папа все равно говорит, что это буду я.
Кассиопея резко выдохнула, поджала губы так, что они стали совсем тонкими, и ушла из комнаты. Это означало злость. Я видел такое выражение лица у мамы, когда она видела муравьев или иногда, когда говорила с папой.
Так я понял, что Кассиопея хочет отобрать у меня компанию. Мне стало страшно, потому что Кассиопея казалась мне могущественной, иногда даже более, чем мой папа. Возможно, она захочет меня убить.
Я пошел в свою комнату, чтобы больше не попадаться ей на глаза. В моей комнате была кровать, стол и шкаф, которые можно было использовать для укрытия. Поэтому сначала я проверил их, вдруг Кассиопея там меня поджидает. Ее там не было. Мне пришлось бороться с искушением самому залезть в шкаф. Раньше я это часто делал. Однажды, мама пожаловалась на это папе, и он мне запретил. Папа сказал тогда:
— Шкаф еще опаснее, чем, например, кровать. Я не знаю, от кого ты там прячешься, но ты сам загоняешь себя в тупик. Если тебя найдут, тебе больше некуда будет бежать. Нужно всегда оставлять место для маневра.
Поэтому я залез на кровать и укрылся одеялом. Сначала я просто лежал, а потом стал читать про приключения друзей по пути в страну Оз. Когда мама позвала ужинать, я сказал, что у меня болит живот, и я не пойду. Это была ложь, но мама ее не раскрыла, потому что она ушла.
За вечер я прочитал много страниц и рано уснул.