Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику
Шрифт:
Чтобы жизнь была структурированной и понятной, нужно жить по какому-то принципу, чтобы всегда знать, как поступить в любой ситуации и уметь объяснить свои поступки. Как стать самым страшным мне было куда понятнее, чем как действовать по принципам доброго отношения к людям, который я даже могу четко сформулировать. Но, может быть, это даже с большой вероятностью защитило бы меня, чем способность вызывать страх у других.
Конечно, нет. Быть самым страшным — наиболее надежный способ самозащиты. Хорошо, если бы при этом не погибали сестры (точнее, сестра с высокой вероятностью). Но в итоге то же могло постигнуть и Кассиопею, и Гиансара. В случае опасности, избавлялись бы от всех причастных. Я не в силах был
Мы доехали до офиса. Я сказал Авроре идти в лабораторию, хотя была суббота. Но это нормально, когда заинтересованные сотрудники приезжают в свои выходные. Я спросил у нее, могу ли я к ней зайти, когда закончу со своими делами, она ответила, что будет меня ждать.
Я расторгнул все договоры. Я сказал, что «Кеплер-22» не будет участвовать в производстве боевых отравляющих веществ, и я готов к судам, если они осмелятся заявлять о теме судебного заседания. Но также я согласен заплатить штраф, который бы потребовал от меня закон за нарушение договора одной из сторон. Я знал, что этим не ограничится. На все вопросы я отвечал односложно. Если от меня требовались долгие разъяснения, я говорил уклончиво. На предположение коллеги насчет того, не сошел ли я с ума, и не нужна ли мне помощь специалиста, я сказал, что нет.
Все это длилось долго. Когда я закончил, уже стемнело. Я не стал заходить за Авророй, но вызвал для нее такси.
Дома меня встретил Гиансар. Он был очень взволнован, и я сразу подумал, что Дана мертва. Но нет, его причины были другими. Он подошел ко мне и взял меня за плечи.
— Кастор, тебя все весь день ищут. Что случилось?
— Я расторг договоры о производстве нашего продукта. «Кеплер-22» ждут большие убытки. Меня самого, возможно, привлекут к суду. Скорее всего, проект будет завершен все равно, но мой поступок отсрочил этот момент.
Гиансар растерялся. Он всматривался мне лицо, как будто не знал, как среагировать (вовсе не из-за того, что у него были проблемы с проявлением эмоций, а потому что он испытывал одновременно несколько импульсов). Он сказал:
— Это хорошо. Ты хорошо поступил, но почему? То есть, ты мог бы вообще начинать. Это все потому, что ты не сразу осознал все последствия? Или у тебя возникли финансовые проблемы? Или из-за Даны?
Я смотрел на него долго и в итоге решил, что Гиансар скорее рад. Меня это устраивало, поэтому я кивнул ему и зашел в дом. Кассиопея сидела за фортепиано, а Дана стояла рядом с ней и водила пальцами по клавишам. Дана увидела меня, побежала в мою сторону и обняла, цепляясь за шею. Я не смог среагировать. Тем более, я боялся задеть ее ожоги.
Дана стала рассказывать мне, как у нее прошел день. Ничего интересного, по моему мнению, но ее, кажется, волновали сегодняшние события. Особенно долго она восхищалась моей цветной беседкой. Дана говорила довольно монотонно, но я понимал, что она волнуется, потому что ее речь периодически ускорялась.
Мы вчетвером поужинали, как настоящие братья и сестры, других людей с нами сегодня не было. Я не стал расспрашивать, где они.
Ночью в Туманном Лесу я с ужасом обнаружил, что вчерашнее землетрясение повредило стены моей Каменной Крепости. Они больше не были такими крепкими, не могли защитить меня от любого нападения. Через пустоты в стенах проникал солнечный свет, которому и так нелегко было пробраться сквозь кроны деревьев. Я сидел в центре башни и наблюдал, как лучи гуляют по камням. Потом, на секунду загородив свет, в башню влетел бумажный самолетик. Детским почерком Гиансара было написано, что он любит меня. Что же тогда не пришел?
В какой-то момент ночи я слышал, как вокруг Каменной Крепости бродит Дана. Иногда она просовывала руки в бреши стены и пыталась меня рассмотреть. Тогда я начинал дрожать.
Где-то совсем недалеко Аврора сидела в своей
Еще три дня я не выходил из дома, но ко мне приезжало много людей. Они пытались повлиять на мое решение, но я был непреклонен. Мне пробовали угрожать, призвали к рациональному поведению, говорили со мной мягко. Среди них было много и моих сотрудников.
Мне повезло, что Дана тихо сидела в своей комнате и не выходила, когда ко мне приезжали. Я был благодарен ей за это, потому что я знал ее плохо и мог ожидать от нее все, что угодно. Но когда никого не было рядом, она приходила ко мне и рассказывала о себе. Ее речь была богата фантазиями, но она больше не пыталась пристыдить меня. Иногда это выходило у нее случайно.
На Гиансара тоже пытались воздействовать. Ботейн старалась больше всех. Иногда он уезжал на работу.
Кассиопея старалась держаться в стороне, но смотрела на меня изучающим взглядом, будто опасаясь, что я могу что-то сделать антисоциальное.
Процион не появлялся, лишь однажды поздним вечером я слышал его голос на улице, но он говорил с Кассиопеей, а не со мной.
Заходил Аин и просил деньги на новый фильм. Он был не в курсе происходящего. Я отказал ему, потому что предполагал, что скоро останусь банкротом. Но он обиделся меньше, чем я ожидал, и ушел разговаривать с Даной.
Муравьи больше не заползали в дом, но я все равно иногда отодвигал мебель, проверяя, нет ли их там.
Про войну ничего существенно нового не говорили. Она не начиналась, и мне казалось, что процесс действительно затормозился. На четвертые сутки я решил проверить, действительно ли производство остановлено и лично отправился на завод. На первом же пропускном пункте меня остановили. Я попробовал настоять, сказал, чтобы меня связали с одним из руководителей. Наверняка, остался кто-то из тех, что работали здесь при мне. Спустя некоторое время к моей машине вышел Процион. Он был в такой же форме, как и другие военные, охраняющие территорию. Он нагнулся к моему окну, поставив локти на него. Процион сказал:
—Тебе здесь делать нечего.
Голос у него был дружеский, но я не мог не заметить в нем легкого торжества. Теперь мы с ним были связаны с двух сторон. Я знал о его преступлениях, а он о моих. Я потерял над ним власть. Он по-прежнему ничего не боялся, поэтому пошел работать сюда. По сути, он радикально ничего не изменил в своей жизни. Наверное, здесь он получал даже меньшую зарплату, но, по крайней мере, это был его выбор. Я закрыл окно и уехал. Я не был зол, потому что я шантажом заставил Проциона работать на себя, и его действия были предсказуемы.
Я понял, что мне больше туда не попасть, но мне все же казалось, что производство не могло так быстро запуститься с новыми руководителями, бюджетом и испорченными реактивами. В конце концов, им нужно время, чтобы все уладить. Возможно даже больше, чем мне, начавшему все с нуля.
Потом у меня начались проблемы. Никто не подавал на меня в суд из-за расторгнутого договора и убить не пытался. Однако, в судах я был неоднократно, но за другие нарушения, правдивые и нет. Хорошо, что даже уголовных дел среди них не было. Просто постепенно я начал терять свое положение (власть) в «Кеплер-22». Все происходило очень слажено и хитро, и даже я не всегда мог заранее предугадать, каким будет их следующий шаг, чтобы лишить меня состояния. Я терял компанию с моей же фамилией и ничего не мог с этим поделать. Наверное, если бы я все еще оставался самым страшным, я придумал бы решение. Но больше меня не боялись те, кому вообще страх не так свойственен. Те, кто привык бояться, конечно, до сих пор делали это по привычке. Постепенно я потерял все. «Красный гигант» собирались запретить, и меня обвиняли во множествах нарушений, связанных с ним.