Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику
Шрифт:
Все это время я обдумывал, что делать с Даной, но так и не находил решения. Тайлор потребует, чтобы она никаким образом не могла сообщить о произошедшем. Вариантов было немного. Но я надеялся найти какой-то выход.
Я потерял счет времени, но примерно через два часа Процион, наконец, привел врача. До его прихода, во время разговора, Дана вколола себе обезболивающее, которое ей принесла Кассиопея. Видимо, Процион действительно не знал подходящей кандидатуры, раз не мог найти его так долго. Врач был раздраженным и советовал ей лечь в больницу,
Процион тоже долго не просидел с нами в гостиной. Сначала он ходил из стороны в сторону, и я впервые обнаружил, что пол в доме скрипит. Эти звуки делали нас еще более напряженными. Иногда он кидал на меня взгляды, выражающие недоумение. В итоге он вышел на улицу, но не уехал, потому что я видел в окно, как он раскачивается в кресле-качалке на веранде.
Вскоре Дана устала и сказала, что хочет спать.
Было удивительно, что в таком ослабленном состоянии она вообще смогла проговорить так много. Аин также попрощался и сказал, что если никто не против, то он заедет завтра еще раз. Про статью он совсем забыл.
Гиансар постелил Дане постель, и я был благодарен ему за то, что он добровольно пошел помогать ей укладываться спать. Кассиопея ушла к себе, и я тоже был рад этому. Я знал, что она хочет сказать мне много негативных слов, но сейчас, наверное, даже она эмоционально устала.
Когда все разошлись, я подошел к Проциону. Ему не терпелось поговорить, он рассказал о ходе других экспериментов, и о том, как все на него накинулись с вопросами по поводу Даны. Еще сказал, что человек в машине до сих пор стоит у моих ворот. Я, в основном, слушал. Когда он закончил, я сказал:
— Я еще ничего не решил по поводу молчания Даны, но если понадобится, ты сможешь сделать это?
Лицо Проциона стало очень серьезным. Он понял, о чем я говорю. Потом Процион кивнул. Больше мы ничего не сказали друг другу и разошлись. Я пошел к себе в комнату, а он впервые остался на ночь с Кассиопеей. Когда я проходил мимо комнаты Даны, я слышал голос Гиансара, который говорил с ней нежно, как с ребенком.
Мне необходимо было хотя бы ненадолго заснуть, поэтому я принял таблетки.
Началась метель. Снег кружился в Лесу, утопая в тумане. Сугробы еще не образовались, земля покрылась тоненьким белым налетом, который таял на глазах. Было тепло, но снег падал, ревела метель. Погода неприятная и непонятная.
Как мне показалось, я заплакал от горя, но я не знал, в чем оно заключалось. Здесь я был всего лишь мальчиком и не мог понять от чего мне плохо, то ли днем что-то произошло, то ли просто метель бьет по лицу. Я стал звать Гиансара, но отозвалась Ботейн. Она прекрасно чувствовала себя в такую погоду, даже ее щеки не раскраснелись, а волосы не намокли. На голове у нее был венок из цветов, но не из Розария, а с Чудесного Поля Гиансара.
— Я не хочу, чтобы ты с ним разговаривал. Ты заставляешь его заботиться о тебе, сочувствовать тебе и принимать правильные решения за вас двоих. Ты ничего не даешь ему взамен.
— Не забирай его у меня.
— Я не пытаюсь, правда. Это выходит само собой.
Я не мог ей поверить, хотя точно знал, что здесь она может говорить только правду. Но я подумал, что она смогла обмануть и правила Туманного Леса. Ботейн продолжила:
— Те люди, которым ты позволил умереть, это так ужасно.
— Ты ведь сама этого хотела.
— Даже в своих мыслях я не заходила так далеко.
— Я думаю, ты — злая колдунья. Не хочу с тобой общаться, я пойду.
Я обошел Ботейн, и, оставив ее в стороне, наконец, смог дойти до Гиансара. Он тоже плакал, сидя на коленях в грязи.
— Я не проследил за тобой! Я должен был догадаться о происходящем, но я был так поглощен своей любовью, брат. Я должен был предотвратить эксперимент, больше разговаривать с тобой и выяснить про Дану!
Я сказал:
— Да, я привык, что ты уделяешь мне больше внимания. А значит, так и должно быть.
— Знаю, знаю! Но знаешь, что самое страшное?
— Я.
— Что? Я не об этом говорю. Самое страшное то, что если мне придется выбирать между всей моей семьей и Ботейн, я выберу ее, несмотря на то, что это принесет мне море страданий.
Мне не понравилось, что он говорит, и я пошел дальше. Когда я проходил мимо Недоступной Башни Кассиопеи, я ненадолго остановился. Ее птицы улетели с ветвей у Башни, было тихо. Несмотря на это, Кассиопее все равно пришлось достать рупор, потому что Башня была так высока, что я бы ее не услышал. Она прокричала:
— Я не хочу участвовать в истории из-за твоих грехов, Кастор. Я не хочу испытывать жалость к этому несчастному созданию, которое ты привел в дом. Не хочу привязываться к ней. Но это происходит. Я чувствую жалость и стыд за то, что я жила хорошей жизнью, а она нет. И во всем этом я даже не могу винить тебя, потому что я знаю, что ты больной, и тебе уже не разъяснить такое понятие, как сострадание.
К Кассиопее я не испытал ничего нового сегодня, она по-прежнему мне нравилась, поэтому я пошел дальше и тут же наткнулся на Проциона. Теперь он все время был неподалеку от Недоступной Башни. Он ткнул в меня Копьем, мне стало немного больно. Процион сказал:
— Я разочарован в тебе! Ты пошел на это убийство чужими руками, пускай. Я считал, ты продумаешь все до конца, а ты даже не осведомился, кого убиваешь! Но, когда точка невозврата уже была пройдена, когда поворачивать назад было нельзя, ты испугался и остановил эксперимент. Какая разница, это твоя сестра, которую ты никогда не знал, или кто-то другой? Чем ее жизнь ценнее остальных? Если ты пошел на это, то ты не имел права поворачивать назад. И что ты теперь хочешь? Убить ее, если не придумаешь чего-то получше, и опять-таки не своими руками!