Как я разлюбил дизайн
Шрифт:
Можно было увидеть в этом простодушный пацифизм или затейливую сатиру. «Это его самый известный сатирический плакат», – писала «Нью-Йорк таймс» и, кажется, небезосновательно: с какой стати японцу праздновать победу союзников?
Желто-черный плакат показывал абсурд послевоенного времени. Мы висели в воздухе, как пробка.
Я прочитал лекцию российского эксперта по вопросам обороны. Он говорил, что уже в тридцатых советские заводы приспособили для производства военной продукции. В любую минуту вместо колясок они готовы были извергать ружья и снаряды.
Папиросы (до появления сигарет) и макароны были калибра 7,62, чтобы в
Фукуда попал в яблочко: у шампанского, которым жители Восточного блока отмечали наступление очередного года, был калибр дула. Одно таки подходило к другому: макароны – к гильзам, миксер – к карабину, река – к понтонному мосту.
Мы жили среди трансформеров. Тракторы ждали момента, чтобы превратиться в танки. Больницы готовились к приему первых раненых. Даже вокзалы строили таким образом, чтобы после ночной бомбежки быстро убрать обломки с путей. Кажется, именно поэтому железнодорожная архитектура отличается такой модернистской легкостью.
Мы походили на маскирующие веточки на шлеме (утром по телевизору передавали программу «Полигон»). А раз уж мы жили в условиях хрупкого перемирия, то какое значение имел дизайн, форма будильника или цвет фасада? Не говоря уже о паре-тройке мешков с цементом.
В «Проекте» (21) шестидесятых годов – единственном польском журнале такого рода – можно было увидеть репродукции плакатов, множество гобеленов и художественного стекла. Стефан Киселевский (22) писал о разных типах нотной записи. Оскар Хансен (23) убеждал, что общество необходимо загнать в казармы змеевидного мегагорода под названием «Линейная непрерывная система». Кроме того, обсуждались технический прогресс и роль дизайна, например в таком духе:
Инициатива повышения эстетического уровня изготовления промышленной керамики находит все более благосклонный отклик как у производителей, так и у покупателей.
Если речь заходила о дизайне, на фотографиях доминировали системы управления станков, торсионные оси и мебельные гарнитуры для офиса. Электропривод домашней швейной машинки «Тур» походил на подводную лодку в миниатюре. А о советском дорожном катке можно было прочитать:
Кажется, конструкторы руководствовались принципом Миса ван дер Роэ (24) «less is more» [3] . Исключение всех лишних элементов помогло свести к минимуму элементы функциональные.
3
«Меньше – значит больше» (англ.).
В номере от 1969 года я нашел список премий председателя Совета министров. Вот некоторые из отмеченных проектов:
• любительский кинопроектор «Поллюкс»,
• кукла «Реня»,
• деревянные обучающие игрушки-зверушки,
• электрические часы с батарейкой «Метрон»,
• газовая духовка с грилем,
• набор салатниц,
• набор бутылок (уксус, соус «Кабул», моторное масло «Селектол»).
Думаю, этот скромный перечень напоминает нам, чем был дизайн. Что объясняло, почему мы так относились к предметам. Кукла «Реня» вселяла надежду: «Однажды мы выскользнем из-под катка less is more». Кинопроектор «Поллюкс» сулил: «Ты еще поживешь, еще покажешь детям видео со свадебной церемонии и из отпуска в Болгарии». Даже газовая духовка, будто трава, проросшая сквозь асфальт, олицетворяла стремление к жизни – причем до того, как спустя тридцать лет
Дизайн был ключом к сегодняшнему дню. Доказательством, что «сейчас» обладает какой-то ценностью (и, может, даже немного продлится).
В нашей школе был кабинет начальной военной подготовки, полный восхитительных экспонатов и плакатов («зона полных разрушений, зона средних разрушений, виды бомб»). Больше всего радости доставлял нам американский полевой телефон. Судя по табличкам, он приплыл в Мурманск в качестве союзнической помощи Красной армии, потом отслужил свое в Народном Войске Польском, чтобы после демобилизации стать учебным экспонатом.
На переменах мы пытались запустить аппарат, крутя ручку динамо, и даже частично в этом преуспели. Дозвониться в штаб так и не удалось, зато одноклассник Дамиан получил серию ударов током. Позже я прочитал, что пытки при помощи телефонного аппарата составляли неотъемлемую часть репертуара американской армии.
Тем не менее, если не считать случайного успеха в сфере нарушения прав человека, учились мы довольно паршиво.
Не то чтобы это имело какое-то значение. Учителя НВП традиционно служили объектом шуток, принадлежали к излюбленным персонажам школьного и студенческого фольклора, наш же педагог идеально вписывался в схему «брошенный на съедение недотепа в мятом пиджачке». Он входил в класс, неуверенно озирался, вытаскивал из дешевого портфеля бумажки и надиктовывал:
– Двойной, так сказать, длинный гудок означает, так сказать, химическое заражение с северо-так-сказать-южного направления…
Весной 1990 года мы встретились с ним в последний раз. Хотелось бы написать, что мы растрогались или ощутили хотя бы нечто похожее на жалость. Ничего подобного. Мы выходили на свободу. Нас ждали университеты, затем карьера и бесконечные возможности в чудесном новом мире. Учителю НВП вход туда был заказан.
Он поставил всем пятерки. Обвел нас взглядом и, кажется, почувствовал, что должен подвести какой-то итог совместным годам.
– Многому я вас, так сказать, тут не научил, но войны, пожалуй, уже не будет. Так сказать.
Странно. У меня было много хороших и мудрых учителей – в любом случае лучше и мудрее энвэпэшника. Я даже не помню, как его звали, но именно ему я поверил безоглядно и двадцать пять лет повторял:
– Войны, пожалуй, уже не будет. Так сказать.
Поводок
Я помню восторг отца, когда кто-то прислал нам заграничные витамины с защитной крышкой, которую не могут открыть дети. Отец всем демонстрировал пластиковый флакончик.
– Конечно, это всего лишь витамины, – объяснял он, – но даже передозировка витаминов может быть опасна!
Потом крутил крышку в доказательство того, что ни один ребенок с ней не справится, нажимал в нужном месте и – вуаля! – она поддавалась. Довольный фокусом, он высыпал на ладонь несколько таблеток. Затем ссыпал их обратно и закрывал баночку. У меня так не получалось (честно говоря, я и сегодня не в состоянии прорвать эту блокаду).
У трюка был политический смысл. Он позволял на простом примере показать превосходство капитализма над этим непонятно чем, что нас окружало. В нашем мире – подчеркивал отец – достаточно написать «не давайте детям» и заняться более важными делами. Ну, может, еще раздать в медицинских учреждениях миллион листовок, информирующих о страшных последствиях чрезмерного употребления витамина C. Или разместить соответствующее предостережение на спичечных коробках. Издать брошюру «Берегите детей от витамина». Осудить беспечность родителей. Как раз для таких задач в Польше существовала целая армия плакатистов.