Как я стал переводчиком Сталина

Бережков Валентин Михайлович

Побывал я и в Сиани. Инцидент с Чан Кайши произошел, собственно, не в самом городе, а примерно в сорока километрах от него, в местечке, где находится целебный источник Хуаци. Во времена Танской династии, более тысячи лет назад, тут, на склоне горы Лишань, был экзотический парк, а у самого источника высился дворец императора Мин Хуана, где жила его наложница Ян Гуйфэй — одна из пяти знаменитых красавиц древнего Китая. Рядом с уцелевшей до наших дней беседкой Ян Гуйфэй находится павильон, в котором остановился Чан Кайши. Здесь его решили арестовать ночью генералы-милитаристы. Телохранители премьера пытались оказать сопротивление. Началась перестрелка. Услышав шум, Чан Кайши

выпрыгнул в окно. Он пытался взобраться на скалу, но застрял в расселине. Тут его и схватили…

Прилетев из Москвы в Пекин в начале 1957 года в качестве корреспондента журнала «Новое время», я сразу же обратился в министерство иностранных дел с просьбой помочь мне получить интервью у одного из китайских руководителей. Рассчитывать на встречу с Мао Цзэдуном я, конечно, не мог и потому упомянул в своем письме Чжоу Эньлая, Лю Шаоци и маршала Чжу Дэ. Отослав письмо, отправился в поездку по стране. После посещения Чунцина, воскресившего в памяти беседы с Бородиным, очень захотелось встретиться с Чжоу Эньлаем. Но вернувшись в Пекин, узнал, что никакого ответа на мою просьбу не поступило. Перед поездкой в Маньчжурию решил провести несколько дней в столице и заказал у администратора отеля на один из вечеров два билета (для себя и переводчика) в китайскую оперу.

Зал, как обычно, был заполнен до отказа. Перед началом спектакля билетеры в белых халатах разливали в кружки зрителей горячий зеленый чай из огромных оцинкованных чайников. Наши места были в пятом ряду с правого края. Но я заметил, что одно кресло, самое последнее справа от меня, пустует. Свет погас, и зал лишь тускло освещался огнями рампы. В этот момент какой-то китаец занял место рядом со мной. Я лишь разглядел, что он, как и вся публика в театре, одет в синий полувоенного покроя френч, такую же кепку и тряпичные туфли. Поднялся занавес, лица зрителей осветились. Скосив глаз, я увидел, что рядом со мной человек, очень похожий на Чжоу Эньлая. Не может быть, подумал я, ведь тогда бы весь театр всполошился. Начались бы аплодисменты, выкрики. Да и как он мог так запросто появиться в театре — без охраны и не в особой ложе, а среди простой публики? Все же нагнулся к переводчику, сидевшему слева, и спросил, что за человек рядом со мной? Он тут же ответил:

— Это Чжоу Эньлай.

Я был потрясен. Зрители с напряженным вниманием следили за интригой на сцене. Их нисколько не отвлекало присутствие Председателя Государственного совета страны, знаменитого и популярного вождя еще молодой китайской революции. Их внимание поглотили борьба Царя обезьян с чудовищем, любовь девушки по имени Персиковый цвет к простому парню, похищение ее разбойниками. А я рассеянно взирал на акробатические трюки актеров, думая о том, что означает присутствие рядом со мной китайского лидера. Смогу ли я поговорить с ним? Останется ли он здесь во время антракта или так же исчезнет в полумраке, как и появился?

Занавес опустился, зажегся свет. Обычно в китайских театрах нет вестибюлей. В антракте публика выходит прямо на улицу. Зал стал быстро пустеть. Никто даже не обернулся в нашу сторону. У меня снова мелькнула мысль: его никто не узнал! Чжоу Эньлай остался на своем месте. Я был весь в напряжении. Как с ним заговорить? С чего начать?

Не успел я решиться, как он обратился ко мне на хорошем английском языке:

— Откуда вы пожаловали в нашу страну?

Конечно же, он знал обо мне все. Ведь я заранее заказал билеты в отеле, и если он оказался рядом, то уж наверняка не случайно. Но и ему надо было с чего-то начать беседу. К тому времени я уже был заместителем главного редактора журнала и приехал в командировку в Китай на полгода как

специальный корреспондент. Так я и представился Чжоу Эньлаю.

— А кто у вас сейчас главный редактор?

Я ответил, что недавно на этот пост назначен Леонтьев, который до того, с момента основания журнала, являлся заместителем главного редактора.

— Лев Леонтьев, известный экономист. Я его хорошо знаю. Когда-то прослушал его лекции в Москве в Институте народов Востока. Передайте ему мой привет и наилучшие пожелания.

— Обязательно. Благодарю.

— А вы не знаете, что произошло с Бородиным? Где он сейчас?

Я ожидал этого вопроса, но все же вздрогнул, когда он его задал. Знает ли Чжоу Эньлай о его трагической судьбе? Я рассказал о наших встречах с Бородиным в редакции «Moscow News», о его воспоминаниях о работе в Чунцине, о том, что он говорил мне в связи с «Сианьским инцидентом».

— Да, тогда было трудное время. Если бы они убили Чан Кайши, в Китае снова началась бы междоусобица. И этим воспользовались бы японцы. И для нашей компартии сложилась бы неблагоприятная обстановка… Что же все-таки произошло с Бородиным?

— Я точно не знаю. Он исчез, как и многие другие, в середине сороковых годов.

— Жаль, очень жаль Бородина. Прекрасный был человек, верный друг, настоящий коммунист. Мы с ним не раз попадали в сложные ситуации. Бесстрашный был человек, сильный характер…

Сколько же прекрасных людей, сильных характеров перемолола сталинская мясорубка! Мы проговорили до конца антракта. Но и после второго действия Чжоу Эньлай не ушел. Стал рассказывать о том, как трудно строить новую жизнь в Китае.

— У нас, — сказал он, — были в разное время местные «венгерские события». В Ухани, Сиани, Чэнду возникли серьезные беспорядки, в которых участвовали не только буржуазные элементы, но и рабочие, крестьяне. Мы, конечно, с этим сами справились. Но одной силой проблемы не решить. Надо серьезно проанализировать, почему такое происходит — ив Венгрии, и в Польше, и в Восточной Германии, и у нас в Китае. Что-то не в порядке во взаимоотношениях между руководителями и руководимыми, возникают противоречия внутри общества — между партией и народом и внутри самой партии…

Чжоу Эньлай сказал, что обсуждал этот вопрос с побывавшей недавно в Китае советской делегацией в составе Ворошилова и Рашидова.

— Но они, — продолжал он, — отнеслись к этому легко. «У вас в Запретном городе, как и у нас вокруг Кремля, высокие стены», — сказал Ворошилов. А я ответил, что эти же стены не спасли китайского императора. Мы все должны подумать, как действовать, чтобы в народе не было недовольства.

Премьер поинтересовался, где я успел побывать в Китае и какие вообще у меня пожелания. Я сказал, что после поездки на северо-восток, где я намерен посетить Дальний и Порт-Артур, хотел бы побывать на юге, в провинции Юннань и на острове Хайнань. Интересно было бы также съездить в Ланьчжоу, где развивается китайская атомная энергетика. Но заметил, что, кажется, во все эти места неохотно пускают иностранцев.

— Я поинтересуюсь вашим маршрутом. Думаю, что ваши пожелания можно удовлетворить.

И действительно, он сдержал слово. Никаких проблем в дальнейшей поездке по стране у меня не было.

После окончания третьего и последнего акта зажегся свет, но никто из зрителей не шевельнулся.

Чжоу Эньлай поднялся, пожал мне руку, пожелал приятного пребывания на китайской земле и вышел из зала. Только теперь зрители как бы очнулись и стали покидать театр. Они все знали, видели, как мы оба антракта проговорили, но никто не подал виду, никто ни знаком, ни возгласом не помешал нашей беседе.