Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера.
Шрифт:
— Знаешь, че за камера?
— Нет.
— Эх ты, — Макар сокрушенно покачал головой, — надо было смотреть. С той стороны «тормозов» (так называют дверь камеры) написан номер хаты. Могли бы и к петухам завести, и что б тогда делал?
— Не знаю, но что-то бы делал. Может, «вскрылся» бы или из них кого порезал.
На «сборке» бывалые арестанты рассказывали, что иногда опера специально заводят тебя в хату к «обиженным», если хотят сломать, и в случае, если ты, не дай бог, попал в такую хату, нужно сделать все, чтобы тут же «выломиться» оттуда.
— А смог бы? — с интересом поглядел на меня смотрящий. — «Мойка» хоть есть?
— При себе, — я разжал кулак и показал ему острое узкое
— Ладно, отдыхай с дороги, вон на той шконке, — показал он на нижние нары в середине камеры. Там еще один человек спит — Игорем зовут, будете по очереди отдыхать, по двенадцать часов. Это еще ничего, — Макар, видимо, заметил удивление на моем лице, — в других хатах и в три смены спят. Если будет сильно «рубить», договаривайтесь между собой, кто когда отдыхать будет, все на понимании. По быту тебе пацаны объяснят, что будет неясно — у меня поинтересуешься. Ладно, отдыхай, брат, позже поговорим.
Мужику, с которым я делил шконку, было около сорока, и в шрамах на его стриженой голове отчетливо отражались все отмеченные им праздники — вот это я Новый год встретил, а вот этот шрам — после дня рождения. Буйный алкоголик, он сидел по замене режима — вначале ему дали «химию» за неуплату алиментов.
Я поставил свою сумку (по-тюремному — «кешар») — клетчатый пластиковый баул, с какими советские «челноки» ездили в Польшу, — в угол хаты, присел на свои нары, перевел дух и огляделся. Помещение освещалось тусклой желтой лампочкой, забранной в тонкую металлическую решетку. Четыре двухъярусные шконки, унитаз в углу (по-тюремному — «дольняк»), прямо над ним — кран с холодной водой, небольшое окно с решеткой и «ресничками»-жалюзи с внешней стороны и узенький стол-общак. Хата была слишком маленькой (не больше 15 квадратных метров) и слишком переполненной — на всех двухъярусных шконках лежали люди. Пахло давно немытыми телами, нестираными носками и табачным дымом. Вентиляция в камере отсутствовала, к тому же все без исключения сидельцы курили. Неудивительно, что туберкулез — самое распространенное заболевание в белорусских тюрьмах.
Шконки стояли так близко друг к другу, что протиснуться между ними можно было только боком. Некоторые из них были завешены жиденькими одеялами, другие открыты, но белье, развешанное на веревках, натянутых над нарами, не позволяло определить, сколько же человек отдыхает наверху, однако было понятно, что арестантов в хате много больше, чем положено, — как позже выяснилось, тринадцать человек.
Я где-то читал, что по эмвэдэшным санитарным нормам на каждого заключенного в СИЗО полагается не меньше 2 квадратных метров площади камеры — в тогдашней Володарке реальная норма была сведена меньше чем к 1 квадратному метру на человека.
Мир сузился до размеров камеры, окончательно и бесповоротно материализовавшись в пространстве 3 x 5 м. Где-то там, за непроницаемыми стенами централа, вовсю кипела жизнь большого города: по проспектам и улицам сновали бесчисленные табуны машин, заключались контракты в офисах фирм и банков, сдавались экзамены в институтах.
Где-то вдалеке (далеко) по радио заиграла Mattafix:
Big City Life, Me try fi get by, Pressure nah ease up no matter how hard me try. Big City Life, Here my heart have no base And right now Babylon de pon me case…Я прилег на нары и закрыл глаза…
Глава 4
Флешбэки
Мы отдыхали на побережье
Однажды вечером мы сидели в местном баре в Салоу и раздумывали, где бы нам провести сегодняшнюю ночь.
— Все надоело, я не высыпаюсь ни хрена, — жаловался я. — Сплошная пьянка и дискотеки. Может, хватит? Надо было со своими бабами ехать — хоть бы страну посмотрели…
— Да ладно, брат, успеем еще посмотреть, — Дима дружески похлопал меня по плечу. — Когда мы еще так повеселимся? Потом будут семья, дети…
— Ну хорошо, куда на этот раз? — я нехотя уступил.
— Поехали во FlashBack, — предложил Илья. — Там мы еще не были.
— Вызывай такси.
Клуб FlashBack встретил нас внушительной очередью из желающих попасть внутрь, собравшихся у входа в одноэтажное здание ближе к полуночи, и порадовал несколькими танцполами и обилием музыки на любой вкус: в одном зале играло ретро, в другом — евротранс и хаус, в третьем — еще какой-то драм-н-бэйс. Вход — 10 евро, футболка с эмблемой клуба в подарок.
— Ну что, guys, по пятьдесят для разогрева?
— По пятьдесят, ха-ха.
— Double tequila, please, — Илья недолго раздумывал над заказом.
Сексапильная барменша схватила с полки три высоких узких стакана для сока, щедро насыпала в них колотого льда, налила текилы и довершила незамысловатый ансамбль коктейльной соломинкой.
— Э-э-э… это, простите, что? — посмотрел я прямо в глаза юному
созданию.
— Ваша текила, парни.
— Э-э… а где соль, лайм?
— У нас текилу пьют именно так.
— Детка, я не знаю, как ее пьют у вас, но мы хотим пить так, как привыкли. Повтори-ка теперь в маленькие рюмочки и дай нам соль и лайм, — попросил Дима.
— О’кей, ребята.
Текила, опять текила, двойная текила, текила-бум, опять двойная и снова…
— Guys, are you crazy? — глаза девчонки округлились от созерцания этой нашей алкогольной вакханалии.
Я посмотрел на ее грудь, к тому моменту в моих глазах прибавившую размера два, и заплетающимся языком ответил:
— No, we’re Russian…
— Эй, Серега, просыпайся. Четырнадцать часов не вставая, — кто-то отчаянно будил меня. — Уже утро, скоро следаки и адвокаты начнут приходить. Приснилось что? Ты улыбался во сне.
Сегодня мне снилась мама, Мне снились пацаны с района, Мне снилась Красная площадь и угол моего дома. Я спал так сладко, не ожидал облома, Зачем я просыпался — лучше бы я впал в кому. Я чувствую, как кто-то за ногу меня теребит: Вставай, все уже вышли, опоздаешь, студент, Я огляделся, резко закружилась голова, С этим сном я совсем забыл, где я и кто я. Я спустился с «пальмы», протер глаза, вылез на продол, Хата за спиной осталась пуста. В шеренге занял одно из свободных мест, Нас посчитали, все правильно — семьдесят шесть. Обратно большой черно-серой толпой, Бог мой… Еще один день, еще один бой. Передо мной строгая хата, И зэков строят, Что за спиной двадцать лет жизни какой-никакой…