Как закалялась жесть
Шрифт:
Елена тоже поднялась. Виктор Антонович, думала она. Антонович — ладно. Но — Виктор… В ее висках застучало.
Эвглена Теодоровна отступила на полшага, взяла мужчину за руку и, не сводя с него глаз, торопливо заговорила:
— Знакомьтесь, это мой старый друг… это моя дочь Елена, а это… ну, в общем, неважно. (Ох, как она на него смотрела! ) Пойдемте, Виктор Антоныч. Пойдемте скорей. Или вы голодны?
— Я не столько старый, сколько подержанный, — сказал гость. — Приятного
Он обогнул стол и вдруг оказался возле Елены. Как будто сильный зверь прошел по залу. Неудержимая мощь.
Взгляды девочки и мужчины встретились.
Бесцветные глаза ничего не выражали, однако Елена ощутила нечто. Как укол аскорбинки. Больно, но безопасно.
— Вся в тебя, — обернулся Неживой к Эвглене Теодоровне. — Чиста, как моча младенца. Кстати, мочевой пузырь не беспокоит? — обратился он уже к Елене.
Это было сказано с абсолютной серьезностью. Занятная манера общаться — обрушить на собеседника заведомую чушь и наблюдать за реакцией. Проверять людей на вшивость Елена тоже любила.
— Пока нет, — она спокойно ответила.
— На улице похолодало, рекомендую надевать под низ теплое белье. Здоровый мочевой пузырь — главное достояние женщины. В школах, п-твоить, надо не сменную обувь требовать, а поставить на входе крепких парней вроде меня, чтобы проверяли каждую девчонку — что там у нее под юбкой, по сезону ли одета. Как ты относишься к теплому белью?
— Положительно, лишь бы было чистым. Как моча младенца.
Неживой сморгнул: наверное, ожидал чего-то другого, хоть каплю смущения. Не дождался.
— Как ты со взрослым человеком разговариваешь! — взвизгнула Эвглена Теодоровна.
— Тихо, не звени, — поморщился гость. — Всё под контролем… Ну, пошли, покажешь, как ты живешь, — он вернулся в хозяйке дома. — Пообедаю я, с вашего позволения, в нашей ведомственной столовой. В обеде что главное? Не отравиться и не подавиться. Поэтому важно, чтобы поблизости был врач. Еще раз приятного аппетита. Надеюсь, в этом прекрасном месте есть хотя бы один врач…
Мать со своим «старым другом» ушли. Елена села. Сердце стучало в горле. Десерт в рот не лез — ни шоколад, насыщенный фенилэтиламином, ни, тем более, круассаны.
Борис помалкивал. Умный аспирант отлично понимал, когда можно говорить, а когда лучше поджать хвост.
— Ты начал рассказывать про какое-то «фармакологическое связывание», — сказала ему Елена. — Продолжай, я внимательно слушаю. Что там с чем надо смешать?
Виктор Антонович Неживой надел рубашку, галстук, заправился и застегнул брюки. Пиджак оставил лежать на ковре. Использованный презерватив завязал узлом и сунул в напольную китайскую вазу, белую с золотыми драконами. 19-й век, между прочим. Сумасшедших денег стоит.
Эвглена
— Шестнадцать лет, — сказала она. — Долго я ждала эту встречу.
— Хорошее вино с годами не киснет, — сказал Неживой.
— Спасибо, мне очень приятно это слышать.
— Я, собственно, про себя. А ты что подумала?
— Нахал!
— У-у, ты моя маленькая, — он присел на кровать, положил широченную ладонь женщине на бедро и повел рукой вверх по телу.
— Не надо, — попросила она, повернулась на бок и поджала колени к груди. — А то я вас опять раздевать начну. Вы кто теперь?
— В каком смысле?
— Ну, звание, должность. Где служите. Расскажете о себе?
— Я полковник. Служу не «где», а «кому».
— По-прежнему «верноподданный князь»?
— Так точно. Только король другой.
— Который по счету?
— Третий.
— Все выше и выше, да? Из Питера — в Москву…
— А из Москвы — в Кремль.
— Я почему-то так и подумала.
— А еще я теперь семейный. Жена, дочке четыре года.
— Опять девочка? Да вам можно заказы на девочек брать!
— Пардон, о каких девочках речь?
— Елена — ваша дочь…
Неживой встал, прошелся по спальне. Остановился перед дверью, занавешенной портьерой. В будуаре было два выхода: один вел на служебную лестницу и дальше вниз, второй — в медицинский блок. Неживой остановился перед вторым.
— Не дурак, — сказал он, заглянув за портьеру. — Догадался.
— Можно вопрос? Вы любите свою семью?
Он ответил не сразу. Подергал дверь. Было заперто. Прислушался…
— Ты же знаешь, я люблю только себя.
Эвглена Теодоровна привстала.
— Подождите, но ребеночка-то любите?
— Честно? Нет.
— Как — нет?!
— Положение обязывает иметь семью. И семья, п-твоить в жопу, у меня есть.
— Даже ребеночка… — она растерялась. — Значит, моей Ленке не на что надеяться?
Неживой вернулся к кровати. Присаживаться не стал.
— Надежда умирает последней. Но, в конце концов, тоже умирает. По-моему, ты даешь дочери все, что ей нужно, и еще сверху присыпаешь.
Эвглена Теодоровна молча оделась. Неживой с интересом наблюдал.
— Вы, наверное, пришли по делу, — сказала она.
— У-у, ты моя умненькая, — сказал он. — Именно по делу, и не по одному.
— Да, Виктор Антонович?
Она ослепительно улыбнулась; грациозно встала, оправив платье. Секунда — и влюбленная, потерявшая голову кошка обернулась светской львицей.
Неживой усмехнулся.
— Первое, — сказал он. — Мне нужен список твоих клиентов.
— Ого! Вам лично или…
— Полный список. Чтоб всех назвала, прошлых и нынешних.
— Это несерьезно. Как я могу?