Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца

Сергеев Артем Федорович

За городом у детдома была дача, при ней не­большой огородик, где мы тоже ковырялись: после смерти моего отца матери дали дачу в де­ревне Дунино около Звенигорода, там наши родственники раз отдыхали недолго, а потом мама эту дачу передала детдому. И летом мы там жили: есть фотография, где мы на грузовике уезжаем с этой дачи. Железная дорога была в пяти километрах, а так как нужно было с собой везти складные кровати, то нас везли на грузовой машине, куда помещали имущество, на вещи усаживались все ребятишки. Устраивали так, чтобы никто не вы­пал, велели присматривать друг за другом, так и ездили.

Надежда Сергеевна и мама были содиректора­ми: они организовывали всю работу в детдоме, на них лежала вся ответственность. И если Надежда Сергеевна уезжала

куда-то со Сталиным, то писа­ла маме письма и телеграммы. Их много сохра­нилось: они касались и работы, и отдыха. Напри­мер, она с юга писала: «Лиза, здесь груши стоят столько, виноград — столько, это мы можем себе позволить, а вот это — не можем». Сообщала, что на базаре лучше покупать, а что в других местах, чтобы подешевле.

Е. Г.: То есть такие письма относились к пе­риоду, когда Сталин уже был руководителем страны?

А. С.: Да, письма датированы и 1925-м, 1926-м, 1927 годами, когда Сталин был уже главой государства.

Мы с Василием Сталиным были аборигенами в этом детдоме: мы первые, кто туда попал. Первый раз меня мама повела за руку, мне два года с немногим было. Пришли, посмотрели. В следующий раз она уже взяла туда мой горшок — это означало, что меня оставляют в стационаре, со своим имуществом.

Помню, когда умер Ленин, мы ходили прощаться детдомом: был холод, и мы отморозили щеки, носы, потом нам их мазали гусиным жиром, и все прошло без следов. Осталось воспоминание и от Дома Союзов — как и что там выглядело, хотя мне и трех лет не было. И от похорон на Красной площади. Только я долго удивлялся: мы заходили с левой стороны от Спасской башни, а сейчас вход находится по центру. Потом понял: тогда, до постройки Мавзолея, был деревянный склеп, и вход в него был со стороны Спасской башни. Хорошо это все помню, и даже помню, что мы, дети, были очень огорчены, что умер Ленин.

В праздники — 1 мая, 7 ноября, в День Красной Армии и в День Парижской Коммуны (это тоже были большие праздники и проходили демонстрации) — мы мастерили красочные гирлян­ды, флажки, затем приходила грузовая машина, мы набивались туда стоя, чтобы все поместились. Кто стоял у борта — держали флажки. И как-то у меня, когда я держал флажок, низко опустив, его отняли — дотянулись и вырвали. Это, конечно, была трагедия. Мне все очень сочувствовали, потом пришли к выводу: слишком низко держал — так флаг не держат; его надо кверху поднимать и держать высоко (Артём Фёдорович вскидывает руку, словно у него флаг. — Е.Г.) — наука мне. Нас возили по городу—праздничное катание. На демонстрации тоже водили, но недалеко, просто чтобы почувствовать праздник. И это ощущение праздника, торжества, приподнятого настроения я помню до сих пор.

Помню наших воспитателей, служащих. Как- то во время голода из голодных мест с Поволжья к нам домой приехала Анна Альбухина, у нее де­ти умерли. Она жила у нас, потом стала повари­хой в детском доме, а затем какое-то время семье Сталина готовила.

Вообще повариха, прислуга — не было такого понятия и отношения. Было так: это наша тетя Ан­нушка. Мы жили дружно, домом, и тот или иной человек в доме имел те или иные обязанности. У Аннушки была в нашем доме комната, и когда дет­дом закрыли, а она ещё не перешла к Сталину, она там продолжала жить. Сказали как-то, что она выходит замуж и будущий муж — торговец яблоками. А мне нравились яблоки сорта розма­рин. И я её попросил сказать ему, чтобы торговал розмарином.

Еще повариха была Анна Степановна, которая затем работала в столовой в «Доме на набереж­ной». У нее был сын Гаврюша, который тоже жил в детдоме у нас. Потом он работал на Мосфильме, мы встречались и после. И они к нам в гости приезжали.

К сожалению, нас, детдомовцев, очень выкосила война, после войны нас осталось мало. Мы поддерживали отношения, но и оставшихся разнесло по городам и весям. Мы держались, как бы сказать, общиной, что ли, как лицеисты,

может. И всегда с теплотой и благодарностью вспомина­ли то время и наш детский дом на Малой Никитской, дом 6.

«Рублёвские дети» войны

Подолгу Артём с мамой жили на даче в деревне Жуковка, где мама Артёма Фёдоровича ещё до войны, в 1937 году приобрела домик. В самой Жуковке, соседних Усове, Барвихе, Горках с ними соседствовали разные люди. Артём Фёдорович рос здесь, многих знал и до войны, и после — тех, кто вернулся. «Рублёвские дети» той поры и война — об этом наш разговор, идея которого принадлежит жене Артёма Фёдорови­ча Елене Юрьевне. Звоню как-то в очередной раз, чтобы договориться о встрече, трубку берёт Елена Юрьевна и, прежде чем передать её мужу, говорит: «Вы знаете, Катя, мне кажется, надо написать о детях правительства той поры, ведь Артём всех их знал, они дружили, общались. Невозможно смотреть телевизор! Говорят о какой-то золотой молодёжи, показывая Рублевку. Да какая она золотая?! Надо рассказать о той поре. Ведь нынешние правители отгораживаются от народа и отгораживают своих детей заборами и прочим средствами. А те были плотью от плоти народа и целиком разделили его участь. О них надо рассказать!»

А. С.: В своё время по Рублёвскому шоссе в сторону Успенского находились государственные дачи, на которых жили некоторые руководители советского государства с семьями. Дач было не так много, не все даже были огорожены, а если и были заборы, то довольно скромные. И жизнь была как бы на виду. Мы, дети, — и дачные, и деревенские — играли, дружили.

Дальше всех, в Успенском, жил член Политбюро Николай Михайлович Шверник. Его дочь во время войны работала в военном госпитале.

Часто на рублёво-успенских дачах бывал старый большевик Фёдор Никитич Самойлов, депутат IV Государственной Думы от фракции большеви­ков, рабочей курии, избранный в 1912 году, один из пяти депутатов-большевиков, которые в 1914-м были арестованы, судимы, сосланы в Сибирь. После революции он вернулся, активно работал, впослед­ствии был директором Музея революции. Его сын, инженер, с начала войны ушёл на фронт в звании младшего лейтенанта, в конце 1941 года погиб.

Ближе была дача члена Политбюро, секре­таря ЦК партии Андрея Андреевича Андреева. Его сын был бортинженером бомбардировщика дальнего боя. Слава Богу, прилетел столько раз, сколько и улетал — жив остался. Его дочь, и ны­не здравствующая Наталья Андреевна, работала в эвакогоспитале.

«Горки-4» — дача Сталина «Зубалово». Стар­ший сын Сталина Яков 1907 года рождения — инженер-электрик, окончивший электромехани­ческий факультет Института инженеров путей сообщения и железнодорожного транспорта. Он окончил и артиллерийскую академию, ушёл на фронт, воевал. Он долго считался пропавшим без вести, потом якобы оказавшимся в плену. Но нет ни одного достоверного, подлинного документа, свидетельствующего, что Яков находился в пле­ну. Вероятно, 16 июля 1941 года он был убит в бою. Думаю, немцы нашли при нём его документы и устроили такую игру с нашими соответствующи­ми службами. Мне в то время пришлось быть в немецком тылу. Мы видели листовку, где якобы Яков с немецким офицером, который его допра­шивает. А в моём партизанском отряде был про­фессиональный фотограф. Он на мой вопрос, ка­ково его мнение — фальшивка это или нет — ни­чего сразу не сказал и лишь через день уверенно заявил: монтаж. И сейчас криминалистическая экспертиза подтверждает, что все фотографии и тексты Якова якобы в плену — монтаж и фаль­шивка. Конечно, если бы Яков, как утверждали немцы, попал к ним, то они бы позаботились о достоверных свидетельствах, а не предъявляли бы сомнительные: то фотографии размытые, то со спины, то сбоку. Свидетелей тоже в итоге ни одного не оказалось: то они знали Якова лишь по фотографиям, но в плену опознали его, то такие же несерьёзные свидетельства. У немцев хватало тогда технических средств, чтобы и на киноплёнку снять, и на фото, и записать голос. Ничего это­го нет. Таким образом, очевидно, что старший сын Сталина погиб в бою.