Как живется вам без СССР?

Бабиенко Лариса Трофимовна

Теперь безработицы в России сколько угодно. Как же Познер глядит нынче несчастным безработным в глаза? Скорее, и не думает о них. Разве из телевизора при фантастической зарплате телеобозревателя, на которую куплена квартира в Америке, возможно, и многое другое, чужие беды увидишь?

Забыл рассказать Познер и о том, как цинично монтировал передачи, после которых людей потом подвергали анафеме. Участница телемоста в его передаче сказала, что у нас в стране нет грязного секса. Владимир Владимирович убрал слово «грязного» и оставил от подлинно сказанного лишь лживый обрубок, который и прозвучал на весь мир, что «у нас в стране секса нет».

Над женщиной потом

смеялись все кому не лень, ее буквально затравили, о чем Познер спустя 10 лет сам и сообщил, не найдя нужным хотя бы извиниться перед поруганным им же человеком.

В 1996 г. летом шла запись передачи, которую готовили к 5-летию августовских событий. Приглашенных от коммунистической оппозиции в студии была одна треть. Другие две трети участников записи, кажется, были родственниками Владимира Владимировича, его друзьями и прочей демократурой, которая всегда скажет то, что нужно составителю программы. Они и говорили лишь о концлагерях в советское время, забыв, правда, сообщить, что 80 процентов «жильцов» сидели там за экономические преступления, а нынче сидят не меньше. Ведущий тоже изругал социализм, после чего выходило, что без капитализма, да еще наподобие американского, нам никак не жить.

Пришлось мне попросить микрофон. Позднее в коридорах телевидения прозвучало произнесенное Познером при мне: «Я нутром чувствую нефотогеничных людей». Возможно, потому Владимир Владимирович охотно подбежал ко мне с микрофоном, а я тут же показала телекамерам сборник очерков «Они выбрали СССР» и сказала, что в 1987 г. в очерке Юрия Кудимова, когда в стране еще была советская власть, Познер ругал этот же самый американский капитализм.

Владимир Владимирович спешно перебил:

— Я не знаю никакого Кудимова… Я не знаю никакого Юрия Кудимова.

Но… цитата из прежних познеровских высказываний уже летела в уши всей студии:

«Человеку всего дороже социальная справедливость. В американском обществе ее нет. Поймите меня правильно: эта страна небезразлична мне, а в чем-то и дорога. В ней много прекрасного, талантливая литература и музыка, замечательный народ. Но есть у нее какая-то поразительная способность не замечать страдания, нежелание слышать, видеть, думать о тех, кому плохо. И это, убежден, не чисто американская черта. Это органическая часть буржуазной морали, вернее, аморальности любого капиталистического общества, получившей в Америке свое крайнее выражение».

Познер опять перебил меня:

— Вы собираетесь читать всю книгу?

К счастью, эта цитата в очерке уже кончилась. Помня, сколько нищих в столице, помня, что трудолюбивые люди во всех городах страны уже продают на тротуарах тарелки, вилки и даже исподнее, я быстро добавила:

— И если я вижу, что в центре Москвы трехлетняя девочка просит кусочек хлеба, значит, в стране создан огромный концлагерь без колючей проволоки имени «Ельцина — Гайдара».

Прозвучал гонг, мое право говорить закончилось. Владимир Владимирович ушел от нашего ряда ватной походкой и с опущенной головой. По его согнувшейся вдруг спине видно было, как ему в тот момент не очень-то хорошо, он с полчаса бродил на противоположной стороне студии среди благожелательно настроенной к нему публики, задавал какие-то вопросы, получал нужные ему ответы, как вдруг спешно вернулся к нашему ряду:

— Я действительно знаю Юрия Кудимова, — неожиданно признался он, фактически капитулировав перед аргументацией левых. — Я действительно так говорил. Но вот Черчилль сказал, что нет ничего хуже демократии, но лучше ее никто ничего не придумал.

Оказывается, все это время, пока он

бродил по студии, Познер спешно искал ответ на слишком неожиданный для него выпад. И нашел самое затасканное, самое затрапезное высказывание лютого ненавистника советской власти, который, как кулик, хвалил лишь свое болото. В этом болоте Черчиллю жилось столь хорошо, что каждый день он требовал у жены лучшей в мире трапезы, самых дорогих сигар и пижам, отчего своими капризами разорил даже собственную семью.

Я опять подняла руку. Мне хотелось напомнить, что философ Зиновьев, в юности ненавидевший советскую власть не меньше Черчилля, поживший и в СССР, и на захваливаемом ныне Западе, в зрелые годы считал, что России больше всего подходит социализм, а без этой общественной формации страна погибнет.

На этот раз Владимир Владимирович слово мне не дал. Он не признавал дискуссии — лишь монолог, притом последнее слово — за ним. Автоматом — выигрышная позиция.

Что тут скажешь, какие у меня права в той передаче? По сценарию, противник (то бишь представитель левых) вякает в течение одной минуты, а возразить на чужие аргументы в ходе дискуссии ему в дальнейшем нельзя. Оттого в телепередаче, которая вскоре вышла на экран, Познер выглядел просто героем. При монтаже он вырезал те мгновения, во время коих ходил по студии с ватными ногами и мокрой лысиной. Получалось, что он якобы бойко и точно ответил мне сразу, а потом, будто бы гордый и довольный собой, кинулся громить оппозицию дальше.

Что возьмешь с хитроватого имитатора ситуации?

Мне еще раз довелось участвовать в телепередаче Владимира Владимировича, посвященной на этот раз проблемам гласности. После выступления какой-то интеллигентной беженки, рассказавшей о том, как она скитается с семьей по России после отъезда из Узбекистана, Познер горделиво обвел студию взглядом и вопросил:

— Что было бы, если бы Советский Союз не развалился бы, и не было гласности?

Познер всегда использовал слово «развалился», хотя я собственными глазами видела на телеэкранах, как, опрокидывая страну, суетился Хазанов. Вместе с ним десятки знаменитых в своей профессии, но глуповатых и подлых во всем остальном мужиков на митингах и в передачах вываливали тонны грязи на советский строй. Хотя они-то сами жили зажиточно.

Меня глубоко возмутила такое глумление над истиной: ведь останься на исторической сцене Советский Союз, не было бы и миллионов беженцев, о которых якобы печется Владимир Владимирович, поэтому я в микрофон сказала, с моей точки зрения, очень честное:

— Если бы был Советский Союз, нужды в вашей передаче не было бы. А страну разрушили ретивые демократы.

Телеведущий недовольно поджал губы, но слова мои из передачи не вырезал. Зато когда я решила в третий раз поучаствовать в телепередаче, какая-то дама, сидящая на телефоне в студии, узнала меня по голосу и тут же гневно крикнула:

— Пусти вас на экран… Вы опять такое нам устроите…

Вот вам и цена демократической гласности. Она, эта гласность, должна быть только в пользу нынешней власти, обязана приглаживать ее крылышки, словно голубю, должна целовать ее каждый день. Как видим, и нынешняя гласность — тоталитарная, она ведь только для тех, кого власть любит.

А позднее ведущие телепередач открыто начали предупреждать участников:

— Только без личных выпадов…

Видимо, и впрямь переполох из-за моего участия в передачах Познера был, потому что все демократы будто проволокой перерезаны надвое. Одно говорили в прежней жизни, прямо противоположное — в другой, как можно эту их подлость выставлять напоказ?