Какого цвета небо
Шрифт:
– Не получается у нас монтаж, хоть убей, – вдруг сказал я.
– Ну-ну, Иванушка!… – Нина Борисовна ласково погладила меня по плечу. – Нельзя каждую минуту думать все об одном и том же. Наладится уж как-нибудь этот самый монтаж.
– Иван! – сказал Яков Юрьевич; я посмотрел на него, вздохнул, он слегка улыбнулся: – Знаешь, есть такая детская игра – кубики с картинками?
– Переставить операции предлагаете? – опросил я у Якова Юрьевича. – Да ведь технологическая схема монтажа давным-давно отработана.
– А вдруг удачнее получится картина из тех же кубиков? – И он засмеялся.
На отчетно-выборном
Игнат Прохорыч, выступая, задумчиво и неторопливо перебирал операции, составляющие схему монтажа. Все мы слушали его, думали вместе с ним, в зале было напряженно-тихо. Только Горбатов, подтянутый и пряменький, писал что-то быстро, наклонив голову. И Татьяна писала, сидя рядом со мной, как обычно: ей надо было давать отчет о собрании в многотиражку. Миша Воробьев сидел за столом президиума, его лицо было сосредоточенным и строгим. Рыжий парень из «кабэ» – его фамилия Герасимов – тоже чертил что-то на листе бумаги.
И вот, слушая Игната Прохорыча, я вдруг увидел: надо подавать стрелу на монтаж к поворотной части экскаватора, предварительно установив на нее рычаг с ковшом! Монтировать рычаг на стрелу во время установки поворотной части на ходовую тележку… Людей в бригаде вполне хватит, чтобы вести обе эти операции параллельно. Но где взять второй кран? А без него рычаг на стрелу не смонтировать. И достаточна ли грузоподъемность наших кранов, чтобы подать на монтаж стрелу вместе с рычагом? А что если попросить бригаду Игната Прохорыча подавать нам поворотную часть с уже смонтированной на ней кабиной? Нам-то, конечно, было бы легче, а вот справятся ли они? А если смонтировать предварительно рычаг на стрелу, то можно и грузовые тросы запасовать тогда же, подавать стрелу с уже установленными тросами, еще экономия времени!
– Ну Иван!… – услышал я вдруг голос Миши Воробьева.
Оказалось, что Игнат Прохорыч уже закончил говорить, сидит рядом с Мишей, а сам я вытягиваю кверху руку, как на занятиях в школе или в институте. Встал, пошел к президиуму. Странно у меня получается: думаю о серьезных вещах, и как взрослый уже думаю, а внешне это выражается совсем по-детски, вот вроде как с этой поднятой рукой.
И пока шел к трибуне, поднимался на возвышение, вспоминал еще слова дяди Феди о минуте как единице жизни. Много ли времени прошло с тех пор, когда я вот так же выступал о соревновании наших новых бригад? Меньше месяца, а тогда Татьяне пришлось подталкивать, чтобы я встал, решился, выступить. И все улыбались, видя это. И сам я, как мальчик в школе, чувствовал спиной их взгляды. А теперь иду нормально, совсем не смущаюсь. Больше того: уже был уверен, что все отнесутся с интересом к моим словам, а если и будут критиковать, то одновременно и думать вместе со мной, доброжелательно и заинтересованно думать, как сделать лучше, что использовать из моих предложений.
Говорил я не торопясь, еще раз проверяя себя, будто со стороны глядя и на новую работу наших бригад, и на свои предложения. Точно советовался, ни на чем наперед не настаивая, стараясь только досконально проверить свои рассуждения. Кажется, все выглядел достаточно серьезно и логично, хоть некоторые вопросы, вот вроде монтажа кабины на поворотную часть, и были еще спорными…
Сначала услышал, как задвигался Игнат Прохорыч,
– А ты ведь и в институте учишься, Иван, а?
Я кивнул в ответ и только чуть удивился, что голос его плохо слышался из-за шума в зале. Миша Воробьев встал и постукивал пальцами по столу, призывая к порядку. Тогда и я обернулся к залу.
Первое, что увидел: Теплякова и Герасимов пробирались между сидящими, решительно шли к столу президиума. Татьяна молча и как-то странно глядела на меня. А дядя Федя широко улыбался, обрадованно кивал мне. Вить-Вить подмигивал, был уже Веселым Томасом, показывал мне глазами на Шумилова. Петя-Петушок тоже встал и будто даже хотел выступить, чего раньше с ним никогда не случалось.
А я – испугался. Никак уж не думал, что мои предложения до такой степени расшевелят всех. Растерялся, – надо было мне еще сказать о запасовке тросов одновременно с монтажом рычага на стрелу, но я нагнул голову, пошел быстро с трибуны. Игнат Прохорыч встал за столом, протянул руку, поймал меня за плечо, спросил очень слышно:
– Куда, Иван? Расшевелил муравейник, а сам – бежать? Иди обратно: договаривай!
– Товарищи!… – укоризненно и громко просил Миша. – Товарищи!
Герасимов удержал Теплякову за руку:
– Дай Ивану договорить!
В зале снова стало тихо. Теплякова и Герасимов топтались нетерпеливо перед трибуной, сесть им было негде, в первом ряду ни одного свободного места не было.
– Иван! – крикнула Татьяна из того конца зала.
Не слышал я еще никогда такого голоса у нее: и отчаянного, и будто выпрашивающего! И вот он сразу вернул мне уверенность. Я договорил все, что касалось монтажа тросов, пошел с трибуны. Игнат Прохорыч опять встал, протянул руку через стол, взял меня за рукав спецовки. Он улыбался, что-то говорил мне, но я ничего не слышал. Понял только, что должен обойти вокруг стола, сесть на свободный стул рядом с Игнатом Прохорычем. Горбатов что-то говорил мне, но я по-прежнему не слышал. Только когда Миша протянул мне платок, я понял, вытер мокрое от пота лицо. Точно я под проливным дождем побывал.
Говорила Теплякова. Отдельных ее слов я не разбирал, чувствовал только, что она почему-то возражает мне, а почему – мне было не понять.
Герасимов вдруг крикнул ей:
– Ты консерватор, Симка!
Миша снова встал за столом, но Игнат Прохорыч дотронулся до его руки, сказал:
– Не прерывай, пусть поговорят.
Вот после этого я понял наконец, с чем не согласна Теплякова, и удивился, что уже как-то совершенно на равных думаю о начальнике нашего участка, даже прикидываю: а какие осложнения возможны во взаимоотношениях с нею при работе по новой технологии?…
Когда Герасимов, стоя на трибуне, доказывал мою правоту, возражал Тепляковой, а она – неожиданно легко и быстро – уже соглашалась с ним, мне стало понятно, почему я думаю о ней на равных.
Но, только слушая Горбатова, я по-настоящему убедился, что «расшевелил муравейник»! Я и раньше, конечно, смутно ощущал, что замахнулся на годами отработанную технологию монтажа, но пока об этом не сказал Петр Петрович по-своему неторопливо и веско, мне не было так страшно… А он еще предложил создать целую комиссию по выработке новой технологии. Ввести в нее бригадиров всех бригад, Теплякову с Герасимовым, Ивана Егорова. И вот тут мне снова потребовался носовой платок Миши Воробьева…