Какой простор! Книга вторая: Бытие
Шрифт:
— Пойдем-ка скорей, а то как бы не наломали нам ребра. — Федорец схватил с пола тяжелые узлы и потянул напуганного отца Пафнутия к двери.
Ночлега не стали искать, решили прямо пробраться на «Петропавловск», стоящий на рейде. Попасть на шлюпку оказалось нетрудным делом. Из иллюминаторов броненосца, словно насмехаясь над грозными корабельными орудиями, смешно торчали жестяные трубы, из них, подымаясь к морозному небу, валил сладковатый дымок; вились, словно пчелы, красноватые искры.
Никто не остановил Федорца и отца Пафнутия, когда они
Путаясь в бесконечных узких проходах, Назар Гаврилович с отцом Пафнутием неуверенно прошли на корму, на которой, раздуваемый ветром, трепыхался красный флаг.
Суровый человек с орденом Красного Знамени, попавшийся на пути, подозрительно оглядел их, спросил:
— Вы, бороды, куда?.. Сюда нельзя, это военный корабль.
— К сыну я. Он у вас кочегаром служит. Может, знаете: Илья Назарович Федорец.
— Федорца знаю. Он сейчас на конференции моряков-коммунистов Балтфлота, — ответил один из матросов, вразвалку подошедших сзади.
— Разве Илько партийный? — удивился Федорец.
— Две недели как приняли в партию. Три месяца назад при перерегистрации членов РКП(б) из военной парторганизации Кронштадта выключили двадцать семь процентов ее состава. Теперь берут заново… А ты, отец, скудова?
— Из деревни я.
— Это хорошо, что из деревни.
— Что ж хорошего?
— Наш флот полностью деревенский. Старыми морячками пополнили Каспийскую и Волжскую флотилии, а флот комплектуют из добровольцев. Через «бюро по найму» и корабельные матросские комитеты. Хочешь, и попа твоего запишем в матросы? Дожили — биржа труда поставляет флоту кадры! Здорово, а? Вот и писарь Петриченко таким макаром заделался морским волком, — насмешливо объяснил один из матросов, развязный и шумный. На рваном рукаве его бушлата видны были следы споротых квартирмейстерских нашивок.
Фамилия Петриченко показалась Назару Гавриловичу знакомой. У Махно в штабе подвизался некий анархист Петриченко; как-то, помнится, Микола привозил его на хутор, отчаянно куролесил Петриченко и квартами хлестал самогон. Не тот ли?
— Ну, что ж, батя, айда к нам в кубрик, покалякаем о житье-бытье, — предложил тот, кого назвали Петриченко, и взял из цепких рук старика узел, прикинув его на вес. — Харчи?
Федорец промолчал, сделал вид, что не расслышал: кормить незнакомых матросов провизией, с таким трудом привезенной для Илька, не входило в его расчеты. А Петриченко, похоже, был тот самый.
Проворными пальцами, измазанными в чернилах, Петриченко пощупал узел.
— Никак сулея?.. Ей-богу, хлопцы, сулея! — И, обращаясь к Федорцу, нагло подмигивая ему подбитым глазом, спросил: — Шнапс?
— Есть трошки… Возвернется Илья, угощу.
— Ждать больно долго… Может, не откладывая пропустим по баночке? — проговорил бывший квартирмейстер, и в широченной руке его неизвестно откуда оказалась солдатская кружка.
Федорец и отец Пафнутий неохотно проследовали за матросами мимо вентиляционных грибов, боязливо нырнули в окрашенный суриком темный зев люка и по железной лесенке спустились в сгустившийся мрак. Рискуя расшибить
На табурете, сцепив зубы от боли, корчился обнаженный до пояса матрос; какой-то субъект в меховой финской шапочке и в очках, посасывая трубку, макал пучок игл в пузырек с тушью и накалывал впалую грудь матроса.
— Без татуировки матрос не матрос. Синий рисунок, вот наш паспорт, — пояснил Петриченко. Он указал Федорцу аккуратно застеленную серым солдатским одеялом койку, подвешенную к подволоку. — Вот постеля твоего отпрыска, складывай на нее свои бебехи, присаживайся к столу, рассказывай — каким духом живет деревня?
Назар Гаврилович принялся укладывать вещи и не досчитался одного узла. Настроение его сразу испортилось.
— Узел пропал, — мрачно пробормотал он.
— Не может быть? — как-то неискренне усомнился Петриченко.
— У нас воров нет… Наверное, потерял на льду, — сказал усатый боцман, сидевший у «буржуйки», и хитро улыбнулся. — А впрочем, тут не зевай. К нам со всего света народ собрался, и шпана, и анархисты, даже царские генералы в крепости имеются. Я как-то зашел в собор, гляжу — генерал от артиллерии Козловский в цивильном пальто крестным знамением грудь свою осеняет, а из-под пальто генеральские лампасы выглядывают. Так бы и залепил ему в его «благородную» харю!
Открылась дверь, и на пороге возник уже знакомый Федорцу высокий человек с орденом Красного Знамени, весело блеснувшим на черном бушлате.
— Чего тебе, Ковалев? — пробурчал нахмурившийся Петриченко и стал поигрывать офицерским кортиком, сверкающим слоновой костью, золотом, муаром черной портупеи. — Чего ты за нами подглядываешь да подслушиваешь? Ведь ты теперь уже не комиссар, ведь тебя Цатис с комиссаровской должности турнул, перевел в «низы». Вскорости перетрясут всех комиссаров, матросских ставленников выдвинут. И можешь проваливать, товарищ Ковалев, отсюдова. Дай нам поговорить по душам с приезжими из деревни товарищами.
— Какие же это товарищи? Один из них долгогривый, — возмутился Ковалев. — Я хоть не комиссар, но коммунистом остался и требую, чтобы гражданские лица покинули военный корабль.
— Это не гражданские лица, а представители трудового крестьянства. Матросы хотят послухать, чего делает советская власть в деревне… Присаживайся, отец, на койку.
Человек с орденом бесшумно закрыл за собой дверь. Шаги его прогремели по железу и пропали вдали.
Отец Пафнутий испуганно присел на грубую матросскую постель; на ней лежали брошюры, он взял одну, поднес к глазам, удивился. Книга называлась «Алексей — божий человек»; взял другую — «Варвара великомученица»; взял третью — «Святой угодник Серафим Саровский». И, наконец, три тома под общим заглавием «Моя жизнь во Христе», сочинение Иоанна Кронштадтского.
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
