Кактус. Никогда не поздно зацвести
Шрифт:
Младенец начал хныкать. Кейт отстегнула ремень сиденья, взяла ребенка на руки и принялась ритмично укачивать. Я предположила, что это мальчик, потому что он был одет в полагающиеся голубые ползунки.
– Как его зовут? – спросила я, вспомнив, что мамаши ожидают таких вопросов.
– Нас зовут Ной, и мы настоящие ангелочки, – отозвалась Кейт, глядя в глаза ребенка, которые начали снова закрываться. – Только вот мы просыпаемся в три часа утра, хотя нас качественно убаюкали…
В ее словах мне почудилось приглашение к дальнейшим расспросам.
– А каково вообще быть матерью? Вы счастливы или вам кажется, что вы совершили ужасную ошибку?
Кейт засмеялась:
– Мы очень
Сейчас или никогда. Я набрала воздуху, напряглась и будто прыгнула в воду, не успев струсить:
– А можно мне его подержать?
На лице Кейт мелькнула паника, будто я спросила, нельзя ли мне взять младенца с собой на спуск по горной речке. Она инстинктивно прижала Ноя к груди, однако было ясно, что ей не приходит в голову благовидный предлог для отказа.
– Хочешь обняться с тетей Сьюзен, милый? – сказала она Ною, с неохотой передавая его мне. Я взяла ребенка так же, как Кейт, – горизонтально, пристроив головку на сгиб локтя. Младенец оказался гораздо тяжелее, чем я ожидала: я наивно полагала, что ребенок как дамская сумка, тогда как он тянул на солидный набитый портфель. Младенец был мягкий и влажный и пахнул чистым бельем и теплым молоком – с легкими нотками мочи. Несомненно, младенец почувствовал мою неуклюжесть, потому что сморщил лицо, ставшее из розового красновато-фиолетовым. Я попыталась покачать его, как делала Кейт, но, видимо, мои движения были слишком резки и неровны: младенец завопил.
– О, иди скорее к мамочке, мое сокровище! Ты, наверное, устал и проголодался, да? Хочешь молочка?
Произошла обескураживающая вещь: блузка Кейт, как оказалось, имела потайное отверстие, вроде двери в старом особняке, скрытой поворачивающимся шкафом. Только что моя гостья сидела за столом в нормальном виде, а в следующую секунду клапан был поднят, крючок расстегнут, и левая грудь выставлена на полное обозрение. Следует отметить, я не считаю себя ханжой или особой, которую легко шокировать; в конце концов, все тела в принципе одинаковые. Но я оказалась совершенно не готова к тому, что грудь моей соседки будет обнажена в моей собственной кухне, и со смущением признаюсь, что встала, сославшись на важный звонок, который мне абсолютно необходимо сделать до пяти часов. Кейт тут же проделала трюк с поворачивающимся книжным шкафом, и ситуация вернулась в норму. Младенец, однако, остался недоволен скрывшимся от него источником питания.
– Ава, нам пора, у тети Сьюзен дела, – позвала девочку Кейт. Пристегивая Ноя в автомобильном сиденье, она ворковала: – Мы чудесно провели время, да? Так приятно поговорить для разнообразия со взрослыми! Мы обязательно будем приходить сюда еще, да?
Встреча с Кейт отнюдь не убедила меня в том, что во мне таится до сих пор не открытая материнская жилка или что подобное существование – нечто заветное и желанное. С другой стороны, я по опыту знаю, что способна обратить к своей пользе почти любую ситуацию, даже если сначала она не обещает ничего хорошего. Если Кейт не справляется со стрессом и тяготами материнской доли, нет никаких причин, почему у меня должно быть не лучше. Во-первых, у меня нет партнера, а это практически еще один ребенок (достаточно вспомнить моего отца и брата). Далее, мой ребенок унаследует мои гены, поэтому я ожидаю от него разумного поведения и умеренности. И наконец, я ни в коем случае не намерена бросать работу. Есть очень хорошие дневные ясли, куда принимают младенцев с первых недель жизни. Все, что нужно, – отдать туда ребенка утром и забрать вечером, а в яслях сделают все необходимое. Минус, разумеется, в расходах, и это еще одна
Я снова взглянула на часы: без пятнадцати три. Поговорив по интеркому, секретарша повернулась ко мне сообщить, что если Эдвард не появится в ближайшие пять минут, встречу с мистером Бринквортом придется отменить и переназначить на другой день. Я уже хотела возразить, когда дверь распахнулась, и с развязностью вошел Эдвард. Я удивилась, увидев за его спиной Роба.
– Сьюз, дражайшая сестрица, как поживаешь? Боксерские перчатки свои прихватила?
– Ты опоздал. Где ты был?
– Просто я не видел смысла сюда переться – мы оба знаем, что написано в завещании, но меня уговорили. Старина Роб хочет поддержать мир в семье. Вечно-то он рвется улучшать вселенскую карму… – Эдвард шмякнулся в одно из низеньких виниловых кресел и начал сворачивать себе косячок. – Эд Грин, к вашему боссу, – громко сказал он секретарше. – Не волнуйтесь, это на потом, – добавил он, закончив свое конструкторское занятие и заложив самокрутку за ухо.
– Привет, Сьюзен, – подал голос Роб, мявшийся у дверей. – Надеюсь, вы сегодня обо всем договоритесь.
И улыбнулся, будто мы с ним друзья.
Ни за что, подумала я. Вид у Роба был как у человека, пробиравшегося через болото: на сапогах корка глины, перемазанные широкие брюки и какая-то дурацкая спецовка. Уверена, человеку ручного труда нет необходимости приводить себя в такое состояние. Может, Роб полагает, что грязь добавит ему солидности и надежности? Если так, он просчитался.
– Надеюсь, вы не пойдете с нами к поверенному, – уронила я. – Это семейное дело.
– Смеешься? Погляди, в каком я виде! К тому же я с ног валюсь – с семи утра работаю по колено в грязи. Руковожу проектом на территории дома престарелых на вашей улице. Если тебя нужно потом подбросить на вокзал, скажи. Я могу подъехать сюда к пяти.
И он пошел к моему креслу, на ходу вытаскивая визитную карточку из одного из бесчисленных карманов.
«Роберт Рис, бизнес-анализ (углубленный курс), диплом Пикардовской школы садового дизайна (специальность садовый дизайн и ландшафтное планирование), с нуля до завершения».
Прочитав, я вернула визитку:
– Спасибо, но в этом нет необходимости. У меня есть телефон местной службы такси.
– Роб, приятель, не пытайся с ней любезничать. Она рада дать тебе с ноги по зубам.
У секретарши на столе зажужжал интерком.
– Мисс Грин, мистер Грин, – позвала она, – мистер Бринкворт готов вас принять.
Нас провели по коридору без окон, с низким потолком. Вдоль стен примерно до высоты колена лежали стопки переполненных и стянутых резинками ярко-оранжевых папок, черных скоросшивателей с арочным зажимом, помеченных как «Приложения», «Заявления» и «Доказательства», и просто связок пожелтевших бумаг, перевязанных розовым шнуром. Для конторы с претензией на знание юридических хитросплетений подобное безразличие к риску споткнуться говорило само за себя. В проеме двери в конце коридора можно было видеть дородного краснолицего мужчину, сидевшего за столом красного дерева, заваленного все теми же папками, скоросшивателями и бумагами. Этот надутый господин был, несомненно, поверенный Бринкворт. Услышав, что мы подходим, он поднял глаза от документа, который изучал с показным рвением, и оглядел нас поверх очков с линзами в форме полумесяца. Если он думал впечатлить меня своим опытом юриста, то просчитался: мне не в новинку иметь дело с пафосными типами, я умею сбить с них спесь. Когда мы вошли в кабинет, хозяин встал и протянул руку – сперва Эдварду, затем мне.