Календарь Морзе

Иевлев Павел Сергеевич

— В то, что «оружие дает право и свободу», верят только те, кто не служил в армии, зло ответил я. — Вот стоишь ты зимней ночью в карауле на вышке, обнимаешь автомат — и прям чувствуешь, как растут в тебе и право, и свобода… Пока прапорщик не пришел.

— Антон, понимаю ваше возмущение, — продолжал безопасник. — Но ситуация чрезвычайная, а вы очевидно с ней связаны. Я пока не знаю, как. Но выясню, не сомневайтесь.

— Я не убивал этих долбоебов! — заявил я твердо.

— Да, — вздохнул Вассагов. — Я знаю. Не убивали… пока.

— Что-о-о? — я окончательно растерялся.

— Хотите зеленого чая? — он встал из-за стола, подошел к угловому шкафу

и, открыв дверцу, щелкнул клавишей включения чайника. — У меня неплохой улун.

— Чтобы любить зеленый чай, надо уметь наслаждаться тонкими оттенками отсутствия вкуса, цвета и запаха, — отказался я.

— Простите, кофе вашего любимого не держу, врачи запрещают.

Он положил в прозрачную сферическую чашку с двойными стенками тонкого стекла несколько скрученных комочков, залил кипятком, поставил на стол и сел. Некоторое время мы молча смотрели на то, как шарики улуна, завариваясь, разворачиваются в цельные листья. Наверное, и правда хороший чай — но я бы лучше коньячку сейчас всадил, честное слово.

— Прошлым вечером, около десяти часов, в полицию поступил звонок о стрельбе по адресу Блаватской, сорок два. Звонили жильцы дома напротив, встревоженные громкими звуками. По их словам, была серия из минимум десяти выстрелов. Они выглянули в окно, но никого не увидели. Прибывший на вызов наряд патрульно-постовой службы зафиксировал приоткрытую дверь, проник внутрь и в задней комнате увидел это, — Вассагов показал чашкой на фотографии. — Вызвали убойный отдел. Их эксперты сняли первоначальную картину, собрали улики, вышли на улицу ждать труповозку, но она всё не ехала. Не дождавшись, они вернулись обратно и увидели, что тела отсутствуют, нет никаких следов крови, стрельбы и прочего. Исчезли все улики. К моменту нашего прибытия они уже с трудом вспоминали, что они тут делают и зачем вызвали нас. К счастью, у них оказался пленочный фотоаппарат и в нем отснятая пленка. Столкнувшись с ненадежностью хранения данных, многие вернулись к доцифровым технологиям, — пояснил Вассагов.

— И что же с жертвами? — поинтересовался я.

— Они были крайне недовольны, — усмехнулся безопасник, — тем, что их разбудили под утро и задают очень странные вопросы.

— То есть меня не подозревают в убийстве?

— В каком убийстве? — недоуменно поднял брови мой собеседник. — Все, слава богу, живы.

— Александр Анатольевич, я ни хрена не понимаю, — признался я. — Так что вам от меня нужно-то?

— Антон, — сказал он задушевно и мягко, как кот, выманивающий из норы мышь, — вам явно есть, что мне сказать, я это чувствую. Так скажите, не держите в себе!

Я подумал и решился. Надо было что-то дать Александру Анатольевичу, чтобы он отстал от меня хотя бы на время с этим чертовым пистолетом. Ну, извини, Крыскина…

— Я, возможно, знаю, где этот беглый гуру, Апполион Адимус. Вы же хотели его найти?

— Почему «хотели», Антон? И сейчас хотим!

— Я думаю, что он скрывается дома у Аэлиты Крыскиной, — сказал я неохотно и, не удержавшись, добавил. — В шкафу, среди трусов. Только не спрашивайте, откуда я это знаю!

Вассагов иронически присвистнул:

— Не такое, значит, и «недоступное» это ее «наслаждение»? А вы, Антон, я смотрю, времени не теряете…

— Но-но, не надо пошлости! — возмутился я. — Случайная догадка.

— Ладно, Антон, благодарю вас за сотрудничество, — удовлетворённо сказал он.

Вассагов вышел из-за стола, проводил меня из кабинета и, прощаясь, неожиданно сказал:

— Если это все-таки будете вы —

умоляю вас, делайте контрольный! Не надо этой жестокости! — и закрыл дверь, оставив меня обалдело стоять в коридоре.

— Добрый вечер, с вами снова Антон Эшерский, и я напоминаю, что десятого января мы бы отмечали день рождения Сэмюэла Кольта, а также забавного заблуждения, что оружие «делает всех равными», или «свободными», или вообще что-то принципиально меняет. Почему-то именно его немудреное изделие — пистоль, стреляющий не один раз, а шесть подряд, — стало символом каких-то призрачных социальных преференций. Как будто возможность выстрелить шесть раз вместо одного делает мир в шесть раз лучше.

На самом деле пистолет в кармане не делает тебя храбрее, умнее или свободнее. Это просто пистолет. Даже если он стреляет шесть и более раз подряд. Ну, а в честь полковника Кольта мы послушаем музыкальную композицию «Я пристрелил шерифа» в исполнении Боба нашего Марли!

I shot the sheriff but I did not shoot the deputy. I shot the sheriff but I did not shoot the deputy…

…Надрывался покойный растаман Марли, изо всех сил убеждавший слушателей, что это была самооборона, а мне было обидно. Вот так думаешь, что ты такой весь из себя оригинальный и непредсказуемый, творческий и загадочный, а потом какой-то безопасник раскалывает тебя, как детсадовца.

Да, у меня был пистолет. Пафосный «десертный орел», инфернальное пуляло с калибром гаубицы, с которым можно ходить на слонопотамов, даже не заряжая. Я не попал бы из него даже в стену дома. Думаю, тот бармалейский командир, с которого я снял этот пистоль после первого, на факторе внезапности почти удавшегося, штурма базы, таскал его исключительно для престижа… Ну, или у него был маленький член. Я не собирался с ним воевать (мне вообще не полагалось там воевать). Прозвучит глупо, но я подумывал из него, если что, застрелиться — видел, какие забавные познавательные штуки проделывают бармалеи с пленными. Штурм отбили, отбили и второй, и пятый, и все эти дни я таскал на поясе тяжеленную железяку. «Главное, Антох, не стреляй с этой мортиры! — смеялся майор Коробцов. — Руку вывихнешь нахрен. Бери за ствол и лупи по лбу, больше толку будет!» А потом, когда все закончилось, и я принес пистолет сдавать, он подмигнул и сказал тихо: «Засунь в рюкзак и не свети. Будет трофей тебе на память. Только никому не хвастайся, а то все подумают, что у тебя член маленький…»

Пистолет мне нахрен не сдался, но я его почему-то взял.

Reflexes got the better of me And what is to be, must be 21

...Как поёт по этому поводу Боб Марли.

Я из него ни разу не выстрелил. У меня было ровно две обоймы патронов — четырнадцать штук, — и новые взять негде. Бесполезный и небезопасный сувенир, но я так и не решился с ним расстаться.

К черту, надо выпить.

— А двадцать четвертого апреля, дорогие наши слушатели, люди отмечали День газировки!

21

Рефлексы были сильнее меня, и случилось, что должно было.