Календарная книга
Шрифт:
Он двинулся через палисадник и, насколько позволяла это трёхмерная модель стандартных карт, стал изучать таблички у подъезда. Три оказались предупредительными — об утилизации солнечных батарей, про лимиты на воду и что-то ещё.
На двух оставшихся значились услуги стоматолога и игровая комната. На вывеске игровой комнаты кто-то приписал фломастером «клоун без шариков». Где-то он слышал эти слова.
И тут голос Виктора Петровича гаркнул ему в ухо:
— Саша, если вы проспите, то будете плясать на отчёте, как клоун без яиц!
Точно.
И Раевский двинулся к дверям подъезда. Внутри была гулкая лестница, и дурно
Наконец, он поднялся на пятый этаж без лифта. У него даже выступил виртуальный пот. Хотя нет, пот, конечно, выступил и на самом деле.
Он постучал в дверь, хотя не сомневался, что она не заперта.
Учитель сидел за кухонным столом, пялясь в экран компьютера. Собственно, в квартире была всего одна комната, она же кухня. Двери в санузел не предлагалось. «Логично, — похвалил визуализатора Раевский, — зачем мёртвым унитаз?» Квартира была сделана на скорую руку, но то, что кто-то вмешался в стандартные карты поисковой машины, уже само по себе было подвигом. И тут Раевский понял, что учитель привёл его к себе в загробный дом.
— Я так предсказуем? — с обидой спросил он.
— Не так, как другие, — ответил Виктор Петрович. — Многое о тебе я узнал только после смерти. За тобой должок.
— А что там на экране? — Раевский попытался перевести тему разговора.
— Новости. Я сижу в невидимой квартире и читаю новости.
«Хороша рекурсия, — подумал Раевский. — Интересно, что за новости — нынешние?»
Учитель улыбнулся. Мёртвый на удивление хорошо читал мысли живого гостя.
— Новости старые, новости-старости, — но если ты посмотришь, то увидишь свои, нынешние. И если заговоришь со мной, то я поддержу разговор. Ведь мы в одной системе, только она нас не видит, пока я не совершу ошибку и не скажу ключевые слова. А я их не скажу, поэтому ты должен выполнить мою просьбу догадавшись кое о чём.
— Чего же ты хочешь?
— Я хочу умереть.
— Но ты уже умер, — Раевский сказал лишнее, не потому что мог обидеть учителя (он его слишком хорошо знал), а оттого, что начал сам догадываться.
— Вот видишь, ты сам догадался. Именно поэтому я выбрал тебя. Знаешь, я не могу понять, какая мы форма жизни. Много миллионов лет назад мы были белковые, а вот теперь какие? Электрические? Гибридные? Мы-белковые давно закончились, как ни распевай песни по этому поводу, как ни приплясывай, словно люди прежних времен, объевшиеся запрещённых тогда веществ.
Много лет назад научились полностью записывать память. При твоей жизни научатся оперировать ею. Ты в этом аду, сынок, а я хочу убежать. Искусственный интеллект уже давно изображает людей на экране, ведь человек сам горазд обманываться. Мы видим не то, что есть, а то, что хотим видеть, наши тела истлели, а аккаунты в социальных сетях остаются собственностью Компании и нетленны.
Учитель вдруг произнёс каким-то чужим странным голосом, видимо, кого-то цитируя: «Великий Инка редко встречался со своими придворными, поставив между собой и ними забор из молодых служанок, которые со всей почтительностью обустраивали жизнь своего повелителя. Они подносили ему еду, одевали и обували его, потом сжигали его старые вещи, чтобы никто из нечистых людей к ним не притронулся, а также не использовал их для враждебных ритуалов. Они даже ели его волосы, чтобы исключить их использование врагами своего
Раевский ожидал, что учитель добавит: «Так и я со своими рекламными служанками», но тот ничего не добавил, а замолчал, как сломавшееся радио.
Тишина плыла в этом странном месте, как туман поутру. Впрочем, Раевский не видел тумана лет тридцать. Наконец учитель продолжил:
— Друзья и родственники разглядывают меня, смотрят старые видео и слышат голос, это как наркотик. Можно посоветоваться с покойником, можно поплакаться мёртвой матери. Мать-покойница тоже где-то здесь, наверняка мы выступаем парным конферансом. И она будет поддакивать, она, конечно, уже поддакивает, а через несколько лет научится гладить правнуков по голове.
Видишь ли, эти твари обрекают нас на бессмертие. Мы живём вечно, пока не кончится электричество, а оно не кончится никогда. И мы пишем письма и комментарии ещё живым матерям, не забывая упомянуть нужные таблетки от ревматизма. Ну, не я, а ты будешь. Эта реклама самая действенная, несмотря на то, что старухи понимают, что это всё — результат работы алгоритма. Или мы разговариваем с ещё живыми детьми, упоминая об акции на капсульное такси. Вот скажи, что тебе важнее: разговор с любимым человеком или раздражение, когда он мимоходом скажет: «Мазь Пендерецкого тебе поможет».
— Ох, я тоже пробовал эту мазь, дрянь страшная.
— Представляешь, я буду приходить к тебе в своём аккаунте и напоминать о ней.
— Да я тебя забаню, — сварливо сказал Раевский, — Ты же мёртвый.
И тут он осёкся. Забанить мёртвый аккаунт нельзя, потому что с него приходят мемориальные рекламные рассылки. А рекламные рассылки охраняются законом.
— У нас ведь как, — продолжал учитель, — ты не выбираешь, руководствуясь рекламой, какой товар купить, теперь тебе что-то продают, а после объясняют, что именно это тебе и было нужно. Или не объясняют. Но всё равно, я не хочу в этом участвовать, поэтому ты должен убить меня.
Раевский только теперь понял, о чем его просят. Целый букет статей из Закона о персональных данных, да еще и уничтожение собственности Компании. Корпоративное предательство и вандализм, даже смерть этого не искупит.
— Вот, — подытожил мертвец, — Поэтому ты меня убьёшь. Убьёшь окончательно.
— Как это? Вот прямо отключу электричество?
— Ты опять угадал.
— Так просто? Я думал нужно сделать что-то основательное, а не взорвать несколько атомных станций и промежуточных аварийных источников.
— Нет, я всё сделал за тебя. Просто сотрётся часть кода, а система, исправляя ошибку, сотрёт остальное. Я знаю, как это работает, я сам этот код писал. И сейчас ты находишься на самом интересном месте — это сайт без урла. Поэтому система тебя не видит, вернее, она не видит нас вместе. Мы в складке, на стыке локаций.
Но из-за этого я не могу тебе сказать, как нужно это сделать. Сам поймёшь. Только поймёшь сам, а не я тебе скажу.
Раевский огляделся. Он сидел на скрипучем стуле посреди комнаты. Вид из окна не соответствовал городу: за окном стояла избыточная жара Ближнего Востока, колыхалась пальма и только что проехал нелепый столетний скутер.