Календарная книга
Шрифт:
Он написал однокурснику, письмо было полно шуток и иронии, но просьбу он постарался сформулировать чётко.
Однокурсник уже был одной ногой за границей, его сдувало ветром перестройки, потому что этот ветер дул с востока на запад. Но будущий американец не пожалел своего времени и просьбу выполнил.
Через неделю пришёл ответ. Конверт распирала фотография, снимок статьи в журнале. Пациент, знакомое название больницы — той, где он коротал дни.
Буква была чётко видна — прямо под лопаткой.
Но больше Барановского поразила подпись под статьёй.
На всякий
Идти было недалеко — шесть шагов. Барановский сделал их и без стука ввалился к автору.
Вместо приветствия Барановский спросил его с порога:
— Абрамович, а вы не встречали людей с отметинами в виде еврейских букв?
Старик-психиатр посмотрел на него долгим тяжёлым взглядом и стал медленно расстёгивать пуговицы рубашки. Он повернулся, и молодой врач увидел у него на спине странный крестик.
— Мой отец, — мрачно сказал Абрамович, — так и звал меня — «Алеф». У нас тут все с буквами, так назначено.
— А кто их должен сложить вместе? Эти ваши буквы?
— Сами сложатся. Может, — веско ответил старик, — это память Бога, его заметки свыше. Заметки на человеческих телах. А на чём ему ещё записывать? Тут вопрос, имеем ли мы право читать?
Они пили долго и мрачно, и бутылка Барановского растворилась в куда большем запасе Абрамовича. Пили они так, что, вернувшись, Барановский забыл захлопнуть пустую раму форточки, затянутую марлей.
Парк шумел тревожно, из него летели в форточку стаи комаров. Рядом с кроватью лежал амур, похожий на дохлого белого голубя.
Комары мучили Барановского всю ночь.
Он расчесал себе спину, а наутро зуд усилился. Барановский встал спиной к мутному зеркалу, в которое смотрелся ещё старый князь, держа другое — зеркальце для бритья — перед глазами, и увидел то, что ожидал.
Под лопаткой у него, перевёрнутая, но хорошо видная в зеркале, горела буква «я».
19 июня 2022
Память льда (День антарктиды. 21 июня)
Раевский смотрел на угли, что дрожали, умирая. Костёр догорал, и пора было возвращаться в дом.
Какой-то сумасшедший жук бился в лампочку над забором. Он упал, наконец, но на смену ему тут же явился новый.
— Ты помнишь, как мы слушали иностранное радио? — спросил Раевский. — Тогда, в детстве? Мой отец слушал его давным-давно, так же у костра. А потом так же слушал и я.
— А? Что? — переспросил его Гамулин.
— Да нет, ничего. — И Раевский поворошил палкой угли в костре.
Старинный радиоприёмник из тех, что когда-то носили на плече, как гранатомёт, мигал рядом лампочками, хрипел, но исправно говорил на разные голоса.
Рассказывали о дележе Антарктиды. Антарктический Договор
Он приехал сюда, в маленький дачный посёлок, на свои собственные проводы — тут были старые друзья, особая порода циников.
Что хорошо со старыми друзьями, так это то, что при них не надо хвастаться.
С ними просто невозможно хвастаться.
А мужчины часто хвастаются, когда чувствуют, что их время уходит.
— Ты будешь льдом заниматься? — спросил его зоологический человек Степаныч.
— Я всем буду заниматься. Например, пресной водой.
— Это значит — льдом?
— Ну да, будем транспортировать айсберги. Оборудование уже завезли.
— Быстро у вас. Ты меня, если что, выпиши. Я там низшие формы жизни за харч бы изучал, без оклада. Я могу ещё публике про тайны воды рассказывать — но это уж когда совсем обнищаю. У меня это убедительно выйдет — биоэнергетические потоки и всё такое.
— А почему жучки летят на свет?
— На свет вообще никто не летит. У них просто нарушена навигация: насекомые пытаются держать один и тот же угол к свету, но это хорошо с Солнцем, а вот когда источник света рядом, они летят вместо прямой по спирали, которая кончается в лампочке. Ты спроси меня ещё, как комары нас находят.
— И как?
— По теплу, углекислому газу и влажности.
Они пили виски, очень дорогой, Раевский бы сказал — «бессмысленно дорогой».
Но он сам привёз эти бутылки, потому что давно перестал экономить. Радиоприёмник откашлялся, замер, так что они подумали, что им скажут что-то важное, но эфир разродился рекламой антарктического туризма.
— Ну, что скажешь? — спросил Раевский хозяина, вышедшего из тьмы.
— Скажу вот что: я очень недоволен птицами, что воруют мою паклю из дырок между моими брёвнами, — ответил Гамулин. — Я её каждый год заколачиваю, а они не унимаются. Я оставлял паклю рядом, украшал ей стены, но они вытаскивают её из щелей.
Он обернулся к черноте леса и крикнул:
— Птицы, вы — свиньи!
Ему ответила какая-то ночная пернатая тварь — заухала, загоготала и стихла.
— Я бы бросил всё, — сказал Раевский, вполуха ловя новости из радиоприёмника. — Ушёл бы в язычники. Жил бы тут в лесу, прыгал бы через костры и искал цветущий папоротник на иванкупалу. Совокуплялся бы с кикиморами. И никаких воспоминаний.
— Прыгать — это хорошо, — согласился зоолог. — Тут главное — за куст не зацепиться. А то может выйти неловко. Зацепишься за куст в прыжке — а жизнь идёт мимо. Потухли костры, спит картошка в золе, будет долгая ночь на холодной земле. И природа глядит сиротливо. Месяцы идут за месяцами, облетает листва, выпадает снег, появляются проталины… Но глядь — кто-то снова подтащил на опушку сырые дрова и зажёг костёр. Красота!