Календарная книга
Шрифт:
Когда он вернулся, их уже не было. Не было и её вещей — исчезла даже зубная щетка.
Еще стоя в дверях, с помощью небольшого усилия воли, Саша забыл обоих. Просто забыл, не было ни горечи, ни обиды — что-то вроде потери монетки.
Молодой подпольщик был прав — память удивительный ресурс, его можно отложить, сбросить как акции буржуазных трестов, отдать в рост и получить прибыль. Память была фальшивым купоном.
Он устроился в скромную лабораторию, но это не было бедой — по стране веял ветер перемен.
Можно было ехать куда хочешь, и Саша рассматривал свое пребывание среди допотопной техники, помнившей
Он слетал в Канаду на два месяца по обмену. Комиссия из старых толстовцев вынула ему душу на собеседованиях, будто понимая, что он примеривается к чужой жизни.
Сашу брали в два места, и он выбрал научный центр на берегу Великих озер. В городке обнаружилась огромная колония толстовцев, обосновавшаяся там ещё в девятнадцатом веке. Он побродил среди низкорослых домов, поглазел на людей с русскими фамилиями и дал согласие американскому университету — условия там были похуже, но о великом старце на краю мексиканской пустыни ничего не напоминало.
Документы были готовы, и он напоминал себе неизвестную квантовую частицу, которая одновременно находится в двух местах. Он был как бы еще здесь, но, по сути, уже там.
Даже квартира была уже продана знакомым. Да, теперь можно было продавать квартиры, и ходили слухи, что можно будет продавать землю — фундаментальный запрет на продажу земли был наложен ещё Львом Толстым.
Новые хозяева еще не въехали и разрешили Саше дожить на прежнем месте.
Из окна он наблюдал нескончаемые митинги у памятника вождю. Большинство из них проходило под красными знаменами. На фанерных щитах он несколько раз видел фотографию Ленина, а по телевизору выступал его давешний однокурсник. Он был всё так же худ и орал в микрофон о том, что память продана, целый век на ней делали деньги жирные буржуи, прикрываясь фальшивыми лозунгами. Толстого нужно похоронить у оврага в Ясной Поляне, а Департамент общественной нравственности уничтожить. Дальше шли вечные слова о социальной справедливости, о равенстве и братстве.
Начался обряд прощания с друзьями.
Лёвушка крепко пил и, кажется, не заметил трехдневного присутствия Саши на его даче. Нет, он поддерживал разговор, улыбался, но улыбался так благостно, что Саша понимал, что он тут же забывает услышанное. Его отец, бодрый старик, опечалился больше сына — Саша был его давним собеседником.
Оба понимали, что замены не будет. Страна катится в пропасть, все рушится, и старик даже радовался, что не увидит продолжения.
— Что, придут коммунисты? — спросил его Саша, будто понимая, что его— то они уже не застанут.
— Да никто не придет, нет никаких коммунистов, мой мальчик. Есть горлопаны, ну и те, кто читает журнал «Огонек». Кстати, ты знаешь, как там ваша Маша?
Саша не знал, как там Маша, и тогда отец Левы сказал, смотря в сторону, что это, может, и хорошо. Компании разваливаются, и сентиментальность разъедает душу.
— Знаешь, она мне не нравилась, это её (тут заслуженный пенсионер внезапно употребил пару крепких слов). Я ведь давно понял, что она спала с вами со всеми не по глупости, а с каким-то интересом. Хорошо, что мой Лёвушка такой тюфяк — это предохраняет его от многих страданий. Но вот за тебя я переживал.
Саша ничего не ответил, но это было неприятно — она, значит, со всеми… Со всеми, кроме него? Какая-то в этом была несправедливость,
Но что ворошить прошлое? Это как искать в овраге Зеленую палочку.
Впрочем, они всё же увиделись.
Встречаясь с другом в бывшем коктейль-холле (теперь снова ставшем коктейль-холлом) на улице Толстого. Казалось, кремлёвские башни заглядывают в огромные окна. Саша прислушался к себе — и ощутил прежний трепет от величия красных стен и мощи государства.
Саша ждал, незаметно рассматривая публику, и вдруг увидел Машу.
Она прошла меж столиками, как незнакомка в нерекомендованном для чтения стихотворении упадочного поэта. Мужчина с седыми висками, нестарый ещё, крепкий, встал и отодвинул для нее стул. Это был день возвращения памяти — этот моложавый, с властным лицом, был Иван Ильич.
Саша подумал, что всё сошлось очень правильно, прекрасно сошлось — и эта конструкция будет вечна при любой власти. Вот кто нашел Зелёную палочку и больше не выпустит ее из рук.
Друг пришел поздно, запыхавшись, и сразу начал говорить что-то, как ему казалось, важное. Саша слушал его вполуха, поглядывая в сторону.
Они вышли почти одновременно с соседями, и Саша видел, как красивая пара садится в большую, чёрную и очень дорогую машину. На номерном знаке был депутатский знак в виде флага, а на пропуске под стеклом — серп и молот.
09 сентября 2022
Победитель дракона (День танкиста. Второе воскресенье сентября)
Der aber ritt schon weit von der Stadt,
und es war ein Himmel voll Lerchen uber ihm. Rainer Maria Rilke. Der Drachentoter
Староста, не веря своим глазам, смотрел на горизонт — там приближался тонкий в начале, дальше размазанный вширь, треугольник поднявшейся пыли.
А так всё хорошо складывалось, всё, казалось, предусмотрено и рассчитано — никакого соревнования. Но правила нерушимы, и нужно было трижды позвать всех, кто хотел биться с Драконом. Один раз надо было крикнуть вверх, в небо. Один раз прошептать приглашение на бой воде. И, наконец, произнести его, глядя в степь — туда, откуда приближался Победитель Драконов.
А у старосты был давно продуманный верный план — и этот план сидел сейчас на скамье, глядя себе под ноги. План сплёвывал семечки, и ему было шестнадцать лет.
Староста давно хотел выдать дочь за сына мельника. И мельников сын должен был завтра идти биться с Драконом.
Того, кто пришёл вчера, он не считал за конкурента — второй был нищим, человеком воздуха. Воздух гулял по его карманам и звенел в его голове. Он добрался сюда на чихающем бензином дребезжащем драндулете о двух колёсах, к которому был привязан воздушный змей. Всего имущества, что увидел у него староста, была зелёная труба с пороховой ракетой внутри да очки на раскосых китайских глазах.