Калевала

Крусанов Павел Васильевич

Мигом порскнула старуха Лоухи в горницу и велела своей дочери, что была остальных прекрасней, нарядиться в самое лучшее платье, повесить на грудь жемчуга, а в уши — серьги, положить румяна на щеки и смочить глаза отваром для томного блеска — ведь прибыл в Сариолу знаменитый Ильмаринен, чтобы выковать изобильное Сампо, раскрутить его пеструю крышку! Выбрала дочь Похьолы, краса земли и моря, в кладовой лучшие наряды, застегнула медные застежки, перевязала золотой пояс и вошла в горницу: стройна она и гибка, глаза огнем мерцают, на щеках — алый румянец, на груди — жемчуга и злато, а в косы вплетены серебряные нити. Ввела в дом старуха Лоухи и кузнеца Ильмаринена — залюбовался он красавицей, никак не оторвать

ему от нее глаз, и позабыл вовсе обиду на лукавство Вяйнемёйнена.

Накормила хозяйка Похьолы гостя досыта, напоила вдоволь — угостила всем, что было в доме самого лучшего, а потом сказала:

— Ну что, Ильмаринен, великий кузнец? Если сумеешь ты сделать Сампо из лебяжьего пуха, молока нетели, овечьей шерсти и ячменного зерна, то получишь в награду за работу мою красавицу-дочь.

— Отчего же не выковать Сампо? — сказал в ответ Ильмаринен. — Делал я дела и труднее.

Попросил Ильмаринен старуху Лоухи отвести его в кузницу, к горну и наковальне, но не оказалось у хозяйки Похьолы кузницы, не устроены у нее мехи и наковальня. Другой бы развел руками, но не привык отступать от слова славный кузнец, сковавший кровлю воздуха, — пошел он искать в мрачных просторах Похьолы место, где поставить свою наковальню. Долго ходил он по стылым землям, пока не увидел пригодный утес, удобный для кузни, — там и велел Ильмаринен рабам Лоухи обустроить горнило и мехи. Вскоре выросла на утесе новая кузница. Зажег в ней Ильмаринен огонь и бросил в пламенное горнило лебяжий пух, молоко нетельной коровы, шерсть летней овцы да ячменное зерно — рабам же Лоухи велел без устали раздувать мехами жар.

День и ночь без отдыха качали рабы мехи — в камень ушли их пятки, на руках наросли мозоли. Спустя трое суток заглянул Ильмаринен в пылающее горнило и увидел, что вышел из огня дивный лук с золотыми дугами и серебряными навершиями; всем он был хорош, но глубже смотрели глаза Ильмаринена, и открывался им сокровенный нрав его творений: имел лук дурное свойство — каждый день приносить себе жертву, не мог удержаться от убийства. Такому луку не обрадовался мастер: разломил его надвое и бросил обратно в огонь, а рабам велел качать мехи пуще прежнего.

На другой день снова заглянул Ильмаринен в горнило проверить, что вышло из пламени, и увидел на углях челнок с медными уключинами и расписными бортами. Прекрасен был на вид этот челн, но характер имел жестокий — всякий раз сам собою шел он в сражение и без нужды топил все встречные лодки. Не обрадовался такой ладье Ильмаринен: разломал ее в щепки и бросил в пламя, а рабам велел еще сильнее раздувать в горне жар.

Прошел еще день, и увидел кузнец, как ступила из огня на дно горнила златорогая корова со звездами на лбу и сияющим солнцем между рогами. Хороша была собой корова, но дурной у нее нрав — не дает доиться, уходит в лес и пускает молоко в болотные мхи. Недоволен остался Ильмаринен златорогой коровой: разрубил ее на куски и бросил в бушующее пламя, а рабам наказал что есть силы качать мехи и раздувать жар в углях.

На четвертый день поднялся над пылающим дном горнила дивный плуг — сошник у него золотой, стержень из меди, а ручки серебром обложены. С виду плуг — чудо чудное, но обычай у него никудышный: свое поле пахать не хочет, все бы ему бороздить соседский выгон. Разломал Ильмаринен дурной плуг и бросил его назад в горнило.

Увидел кузнец, что не хватает мехам силы нагнать в угли нужного жара, и позвал тогда на помощь ветер, взмолился к дремлющей буре. В тот же миг проснулись ветры, налетели буйно с четырех сторон и три дня раздували в горниле пламя так, что из окошек кузницы рвался огонь, из дверей неслись искры, а к небу поднималась туча гари и мешалась с облаками. К исходу третьего дня увидел Ильмаринен, что выросла из углей долгожданная мельница Сампо. Схватил славный кузнец

клещи да молот и стал доковывать чудесное Сампо, прилаживать ему пеструю крышку, чтобы мололо оно когда надо муку, когда надо — соль, а когда надо — деньги. И вот уже завертелась крышка, уже мелет Сампо, споро сыплет то, что пожелаешь: с рассвета мелет меру на потребу, днем — меру на продажу, а вечером — меру на пирушку.

Обрадовалась хозяйка Похьолы изобильной мельнице и велела отнести ее в медную гору — там, в глубокой пещере заперла она Сампо за девятью замками и навела чары, от которых вросла мельница в землю и пустила длинные корни. Теми корнями, что крепче любых цепей, закрепила старуха Лоухи Сампо — один корень ушел в глубь земли, другой зацепился за берег моря, а третий обхватил утес. Ильмаринен же, исполнив обещание, сказал старухе:

— Что ж, сковал я Сампо — отдашь ли теперь за меня девицу?

Но ответила кузнецу сама красавица Похьолы:

— Если уйду я в чужую страну, то замолкнут здесь птицы и улетит кукушка с родных холмов. Нет, не хочу я оставлять своих девичьих дней и веселых забот — не спела я еще все песни и не наигралась в роще!

Опечалился Ильмаринен — не хотел он неволить красавицу, а злая хозяйка Похьолы и сама рада не платить за Сампо любимой дочерью. Не наставляя ее родительской властью, оставила Лоухи дочь дома, кузнеца же в награду за работу только накормила, напоила и отправила на ладье в Калевалу, призвав северный ветер нести лодку по синему морю, покуда не достигнет Ильмаринен родных берегов. Так ветер и исполнил.

Прибыв в Калевалу, рассказал кузнец все как было вещему Вяйнемёйнену, и удивлялся тот изобильному Сампо, и печалился печалью Ильмаринена.

11. Лемминкяйнен похищает девицу из рода Саари

Жил на земле Калевы на морском острове молодой рыбак Лемминкяйнен, удалой богатырь Ахти. Вышел он и лицом, и статью, ко всему и нрав имел веселый, хотя не без изъяна — падок был на женщин и на ночных гулянках, где хороводили нарядные девицы, не пропускал ни одной.

Однажды услышал Лемминкяйнен, будто живет на острове в земле Саари дева Кюлликки, такая стройная и нежная, что луговые цветы ей завидуют, да и по знатности рода она выше и славнее прочих. Ходила молва, будто солнце сватало за нее сыночка, но не пошла в их дом красотка — не захотела сиять с небес вместе с солнцем. Говорили также, будто и светлый месяц сватал за нее чадо, но и ему отказала девица — зазорно ей было серебриться с месяцем на воздушной дуге. Рассказывали и про звезду, что хлопотала за своего сына, но если первым отказано, то уж и не с ним Кюлликки долгими ночами мерцать на зимнем небе. Были знатные сваты из Виру, и отвечала им дева: «Не тратьте золото, не сыпьте попусту серебро — никогда не пойду я за мужем в Эстонию, чтобы считать там унылые волны и есть эстонскую ушицу!» Являлись родовитые сваты из Ингрии, и так говорила им Кюлликки: «Ни за что не выйду я в Ингрию — печален там берег, нет там ни дров, ни лучин для света, каждую там ржаную краюшку считают, а о пшеничном хлебе и не слыхали!» Но несмотря на такую славу, все же решился веселый Лемминкяйнен ехать свататься к красотке Кюлликки, чтобы расплести невесте разукрашенную косу.

— Не годишься ты, сынок, в женихи этой деве, — остерегла его мать. — Очень знатен род Саари — не потерпят тебя там.

— Пусть род наш не знатен и не спорит с ними славой, — ответил Лемминкяйнен, — зато сам я знатен статью | да удалью и с кем угодно поспорить могу силой да ловкостью.

— Что ж, поезжай, — вздохнула мать, — пусть засмеют тебя там девицы и жены.

Недолго раздумывал Ахти над ответом.

— Быстро оборву я женские смешки и девичье хихиканье, — сказал он, — огуляю да наделаю всем детей — станет им с такой заботой не до смеха!