Калейдоскоп
Шрифт:
— Мне плевать, что ему знакомо, — тихо возразила Луна. — Мне плевать, что Гарри редко видит дальше своих желаний. Панси, это не им, а мне нужно. Мне. Перестань мешать, и всем сразу станет проще, потому что я к ним «лезть» не прекращу все равно. Никогда.
Слизеринка шумно втянула воздух, не находя слов.
— Лавгуд, — она изо всех сил старалась оставаться спокойной. — Тебе, конечно, плевать и на то, сколько еще ты протянешь, выкладываясь на благо тех, кто в тебе не нуждается?
Луна грустно фыркнула и медленно встала, отряхнув длинную юбку.
— Сколько протяну, столько
— Если ты сойдешь с ума и растворишься, они тоже умрут, — зло парировала Панси. — Хороша забота, раз тебе без разницы, что ты этим и им тоже подписываешь приговор!
— Я же попросила — не начинай! — повысила голос Луна. — Я устала, как нюхлер, можешь ты отцепиться от меня хотя бы на пару часов?
Панси оцепенело смотрела, как она растерянно трет лицо ладонями, будто пытается сдержать слезы, а потом, словно решившись на что-то, пересекает комнату.
— Ты выматываешь меня куда больше, чем и Гарри, и Малфой, вместе взятые, — с горечью выдохнула она уже от двери, обернувшись перед тем, как взяться за ручку. — Ты и твоя чертова правильность! Если тебе так хочется вмешиваться со своими порядками и в мою жизнь тоже, может, ты уже обнаружишь, что так только приближаешь конец! — она все же не удержалась и всхлипнула, бессильно прислонившись к косяку. — Панси, что тебе вообще от меня нужно? Что ты ко мне постоянно цепляешься?..
Паркинсон поднялась, машинально подходя ближе. Злость почему-то мгновенно куда-то исчезла, прошла, вся, без остатка, осталась только боль — как всегда, когда Лавгуд начинала так плакать. Так, будто весь мир на ее плечах, давит сверху, сжимает в комок, и плевать ему, выдержит ли хрупкая светловолосая девочка его вес.
— Я не хочу, чтобы ты умерла, — прошептала Панси, быстрыми легкими движениями отбрасывая локоны с ее лица, стирая прозрачные дорожки слез, поглаживая скулы. — Я просто боюсь за тебя, дурочка…
Луна горько усмехнулась, отстраняя ее руки.
— Тоже жить очень хочется? — пробормотала она. — Не переживай, я двужильная… если уж твои сцены терплю…
Панси выразительно изогнула тонкую, четко очерченную бровь.
— Они все просто пользуются тобой, — руки с мягкой настойчивостью вернулись обратно. — Они не видят этого, Луна, никто из них… Не думают, что тебе тоже может быть сложно. Ты делаешь из них паразитов — тем, что позволяешь брать, не расплачиваясь. И ладно бы только из них, они-то хоть — маги…
Лавгуд изумленно моргнула, поднимая глаза — и Панси мысленно чертыхнулась. Рядом с ней почему-то постоянно сшибало контроль, вынуждая выбалтывать все, что настойчиво вертится в голове.
— Я не спрашиваю тебя о твоей личной жизни, — спокойно сказала Луна. — Что ты делаешь с Гермионой — это ваше с ней дело, и я…
От беспомощной обреченности в ее голосе злость вернулась почти мгновенно.
— Личная жизнь? — неверяще переспросила Панси. — Лавгуд, у тебя что, крыша уже поехала? Я не
Луна безучастно пожала плечами и отвела взгляд.
— Я слышала вас… несколько раз. Извини, я же не могу просто взять и перестать слышать… ты — мой воспитанник… Но меня это не касается, правда.
Упрямая жертвенность — вот что ты такое, растерянно и зло подумала Панси. Глупая, безголовая… покорная…
Сильные пальцы вцепились в плечи, стиснули их, прижимая Луну к двери.
— У меня НЕТ личной жизни, — с нажимом проговорила Паркинсон, припечатывая девушку взглядом. — Ты не пробовала сначала спрашивать, прежде чем вбивать себе в голову всякую чушь?
— Почему, Пэнс? — с тоской выдохнула Луна, заглядывая в побелевшие от гнева глаза. — Почему она? Она умная, да? Поэтому? Почему не мы, а она? Человек?
Паркинсон долго молчала, прикусывая дрожащие губы. А потом отпустила ее, отстраняясь, борясь с желанием выкрикнуть ответ в лицо. Проорать его так, чтоб услышали все — один раз и навсегда.
— Потому что я не нужна вам, — поражаясь спокойствию в собственном голосе, сказала Панси. — Неужели ты думаешь, что я этого не вижу? Никому из вас. Я могу быть необъективной, но я не слепая, Лавгуд.
* * *
Луна оглушенно молчала, прильнув к двери и во все глаза глядя на слизеринку. На странную жесткую девушку, без спроса вломившуюся в ее жизнь, перевернувшую весь устоявшийся хаос вверх дном своим властным тоном, четкими движениями и незыблемой уверенностью — всегда и везде можно навести порядок. Сняв с ее плеч две трети забот, позволив выдохнуть и поверить — есть кто-то, кто сможет позаботиться обо всем.
Позаботиться о самой Луне, не говоря ни слова, не опускаясь до разъяснений, одним своим упорядоченным существованием воскрешая давно забытое, затоптанное где-то внутри ощущение доверия и покоя. Чувство, что рядом есть кто-то взрослый и умный, способный с легкостью видеть то, что недоступно вечно путающемуся в разброде чужих переживаний эмпату. Видеть — и организовывать, налаживать жизнь, давая Луне возможность наконец-то расслабиться и больше не пытаться быть за всех самой мудрой и самой сильной.
Мудрость — удел тех, кто видит все, а не набор мелких частностей, это Луна знала всегда. Она истосковалась, изнылась в пустоте существования, наполненного лишь теми, кто сам слишком нуждался в заботе, чтобы уметь ее возвращать. И точная, выверенная деятельность Панси, ее способность быть совершенной во всем, ее бесстрашие даже перед лицом разгневанного, вышедшего из себя Гарри, ее мягкие ладони, без слов отгоняющие любой страх, любую усталость, напоминающие — и здесь тоже возможен порядок, я сделаю все, — и задумчивая улыбка на дне ее глаз… Всего этого было так много, так отчаянно, невозможно много, что Луна не решалась поверить в реальность. Глядя на знакомый до черточки тонкий профиль, слыша спокойный, уверенный голос, утыкаясь ночью лбом в пахнущее неярким солнцем и летней листвой округлое плечо, привычно улыбаясь ноткам тревоги в глубине насмешливо-язвительных интонаций, она думала только о том, как невыразимо счастлива знать, что связь между наставником и воспитанником фактически неразрывна.