Калейдоскоп
Шрифт:
Панси не сомневалась, что в этой логике не было ошибок. Как и в том, что из нее ясно следовало — если бы Лавгуд действительно любила Малфоя, она попросту не смогла бы завести себе своего воспитанника. Никогда.
Не лучшим образом сюда вписывалось еще одно посвящение, проведенное Малфоем — то, что он смог это сделать, заставляло сомневаться, любил ли он, вообще, когда-нибудь Поттера. Но Панси учла тот факт, что на момент инициации все его чувства к Гарри были порабощены амулетом.
А факт, что амулет также являлся стихийным и, следовательно, не мог действовать вопреки общему закону стихии, только нервировал
Решение сформировалось довольно быстро и потом уже не оставляло сомнений — Луна нуждалась именно в Панси, а не в Драко Малфое. Возможно, Панси нужна была как раз для того, чтобы помочь вечно путающейся в собственных чувствах Лавгуд оторваться от слизеринца и найти свой собственный путь, а, возможно, и для более серьезных задач — этого девушка толком не знала, да и не пыталась узнать сейчас, когда только-только начала возвращаться в реальный мир после многомесячного безумия.
Радость от осознания того, что она снова может пользоваться своим рассудком, с лихвой перекрывала досаду от невозможности применить его сразу и ко всему.
Лавгуд временами раздражала до невозможности — своим неприкрытым стремлением везде и во всем цепляться за Драко. Который, кстати сказать, демонстрировал в ответ просто царское равнодушие, в лучшем случае одаривая девушку странными взглядами — а то и просто нагло и по-хозяйски пользуясь ее постоянной готовностью поделиться с ним своей бездонной эмоциональностью. Временами Панси просто зверела, глядя, как Луна стелется перед холодным, как айсберг, Малфоем, как сильно ее ранит бездушность бывшего слизеринского принца — и не понимала, какого Мерлина Лавгуд тратит себя на того, кто, совершенно не стесняясь, попросту затыкает ею свое свободное время.
То, что Гарри смотрел на их игры сквозь пальцы, временами бесило еще сильнее, вынуждая сдерживать желание наговорить тупому и, по всей видимости, еще и слепому, как флобберчервь — несмотря на наличие очков — гриффиндорцу колкостей. Стихия высказалась ясно и четко — Луна больше не нуждается в Драко, она пережила его, как ступень, перешагнула, ее и близко рядом с ним больше быть не должно — вот только как объяснить это влюбчивой дурочке, когда единственный, чье мнение ей небезразлично, потакает всему этому бесконечному идиотизму, спрятавшись за стеклами очков?
То, что Малфой вел себя с Лавгуд, как полноценная свинья, даже не нуждалось для Панси в доказательствах. Она видела — видела собственными глазами, ежеминутно — какую бездну сил тратит Луна только на то, чтобы находиться рядом с ним, чувствовать его — и не срываться при этом в истерику, продолжая улыбаться даже тогда, когда его очередная ухмылка или комментарий прилетали к ней, как хороший удар под дых. Она видела, как чудовищно жесток бывает с ней Драко, как он выжимает ее до капли, доводя до слез — и отворачивается, едва измотанная его равнодушием Лавгуд перестает сдерживать эмоции.
Она видела, как Луна плачет, уткнувшись ночью в подушку — и, что самое поганое, прекрасно понимала Малфоя, которому все эти женские слезы были попросту не нужны. Он не мог дать ей ничего — такого, в чем бы Луна нуждалась — а то,
Да, было бы странно, если бы слизеринец вдруг отказался взять то, что дают, когда платить не обязательно. Но отчего-то, когда на месте жертвы вдруг оказывалась Луна, Малфоя начинало отчетливо хотеться оттаскать за волосы. Желательно — крепко приложив при этом смазливой мордашкой об стену.
А заодно и Поттера, которому, по всей видимости, было глубоко безразлично, что происходит в доме, если это вытворяет его любовник. Ему, очевидно, здесь разрешалось вообще все.
Разговоры с Луной неизменно заходили в тупик.
— Панси, он просто… ну, такой, — шмыгала она носом в ответ на попытки поговорить. — Он же не может измениться. Вот как я не могу научиться мимо ушей его слова пропускать…
Ну так брось его к чертовой матери! — не раз хотелось прошипеть Панси прямо в заплаканное лицо. За какими гоблинами он тебе сдался, раз он такая сволочь! Он же просто тебя изводит!
— Он тебе, кажется, пока еще даже не муж, — сквозь зубы цедила она вслух.
— Он мой наставник, — мягко упрекала Луна, отмахиваясь. — Мы с ним связаны. Значит, так правильно — я просто должна научиться… ну, не знаю, терпеть, наверное…
Ты не только с ним связана, мрачно думала Панси — но не находила слов. Любые слова могли только ранить еще сильнее — а Панси стала бы последней, кто по своей воле взялся бы бить Лавгуд по ее и без того разболтанным эмоциям. Хватало того, что это с успехом регулярно делал Драко — причем совершенно, похоже, не задумываясь, как мало надо живущему на грани психической нестабильности водному магу, чтобы перемахнуть за эту самую грань. Окончательно перестать отличать реальный мир от того, какой видят эмпаты.
Лавгуд ходила по краю пропасти, рискуя в любой момент свалиться в собственное безумие — и это не интересовало здесь никого. Даже Гарри, что уж совсем странно. Гриффиндорец, вроде бы, все-таки — а ведь надо же, ради капризов любовника, видать, и не на такое глаза закрыть может. Впрочем, неудивительно — что такое Лавгуд для них по сравнению друг с другом? Пренебрежимая пешка. Умрет — не жалко.
Или, что еще хуже — они могли даже не понимать, как близка и вероятна становится смерть эмпата, если его с таким постоянством вынуждать эмоционально срываться.
Ситуация требовала вмешательства, и немедленного. Панси, поколебавшись, поставила на привязанность Луны к новой воспитаннице, на ее стремление защитить каждого, кто обижен — и не проиграла.
История о несправедливо покинутой добрыми и заботливыми рыцарями на произвол судьбы несчастной принцессе Слизерина пришлась как раз в точку. У Лавгуд хватило мозгов задать Драко прямой вопрос — и убедиться, что ему нечего ей ответить. Убедиться, что Панси не солгала.
Слезы закончились, как отрезало. Три дня Луна спала рядышком, свернувшись в клубок и сладко посапывая, как ребенок, три дня прошли в — наконец-то! — реальной аналитической работе без отвлечения на истерики и прочие пики эмоциональности, три дня Панси кусала губы, давя улыбку, когда смотрела на увлеченную делами Лавгуд, по рассеянности путающую правый тапок с левым и теряющую лежащие прямо под носом пергаменты.