Калейдоскоп
Шрифт:
– Знаю. Болезни, ты говорил. Но мы ведь не индейцы, а они не конкистадоры. У нас есть технологии.
– Индейцами, кстати, их назвали европейцы. А еще практически уничтожили. Я не очень хочу стать статистикой очередного вымирания. Мы и так почти вымерли. Представь, что в Долину попадет какой-нибудь вирус, который начнет убивать нас быстрее, чем мы сможем добраться до ближайшего Парацельса? – Андрей имел в виду стационарные медицинские аппараты, которыми оборудовался практически каждый дом в Поселке, и которые могли лечить вообще все известные человечеству болезни, а также целый
– Вы все-таки узнали, что их убило? Это вирус?
– Нет, извини, просто к слову пришлось.
Свет в комнате включился, как только они вошли, но Ирину не удовлетворила яркость, так что она отвернулась от мужа, и громко обратилась к ближайшей стене.
– Дом, убавь яркость на пятьдесят процентов.
Домашний интерфейс послушно притушил свет, оставив их в мягком полумраке, а Ирина высвободилась из-под руки мужа, и вольготно разлеглась на широком диване, напротив стены-экрана. Она редко пользовалась голосовым управлением, предпочитая выставлять все настройки вручную, но сейчас Ирине было банально лень. Она устала и хотела поменять тему, но дневные размышления положили на язык что-то близкое к тому, о чем они говорили.
– Дочитала Брэдбери.
Андрей под пристальным взглядом жены обогнул диван, приподнял ее вытянутые ноги, сел и сложил их к себе на колени, подтянув одну из диванных подушек под поясницу, устраиваясь поудобней.
– Сами создавайте то, что может спасти мир, и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.
Ирина демонстративно фыркнула на мужа, давая понять, что его манипуляция не осталась незамеченной. Впрочем, он и не пытался ее скрыть, скорее наоборот.
– Как-тонко.
– Я не нарочно.
– Я знаю. Андрей, как это у тебя получается?
– Что?
– Не нарочно. От всей души, искренне, – Ирина дождалась, пока муж встретился с ней взглядом, и теперь удерживала его, кажется, даже не моргая. – Из лучших побуждений манипулировать Данилем. Ради его же блага. Играть с Советом, лгать в лицо? Я не осуждаю, нет, я же приняла правила игры. Просто хочу понять. Я ведь вижу, тебя что-то гложет. Не то, что ты показал Данилю, чтобы его обмануть. Что-то настоящее. Совесть?
– И она тоже, Ир.
– Тоже? А еще?
Она только сейчас поняла, как долго они не говорили об этом. Спрятали непростую тему в дальний ящик и нагромоздили сверху кучу вещей, чтобы она не мозолила глаза. Говорили об убийствах, лжи, тайнах, но не о чувствах, окружавших их.
– Страх.
– Ты боишься? Визитеров?
– Да, боюсь. Но не визитеров. И не за себя. И не за тебя даже, хотя ты самое дорогое, что у меня осталось. Прости за банальность.
Ирина усмехнулась, но тут же снова посерьезнела, покачав головой.
– Не извиняйся, я уже большая, как-нибудь переживу. Да и страшновато быть центром чьей-то вселенной. Слишком большая ответственность. А еще слишком пафосно, не в твоем стиле. По крайней мере, за пределами Дома Собраний. Так за что?
– За то, что все это может оказаться бесполезно. Что в итоге не даст ничего, и мы все потеряем.
– Не знаю, Андрей, хороший это знак или плохой, – Ирина чуть подалась вперед и, дотянувшись до лица Андрея, погладила его по щеке, задержав ладонь на несколько секунд перед тем, как вернуться обратно на подушки. – Но мне приятно знать, что тебе небезразлично все, чего мы добились здесь. Только это все еще не ответ, почему ты думаешь, что все может оказаться бесполезно.
– Ты сама начала отвечать. Про то, чего мы здесь, так сказать «добились». Это все больше начинает напоминать мир до Раскола. Людям нужна обыденность и определенность. Нам с тобой, кстати, тоже. Если ее нет, люди изо всех сил будут стремиться ее создать, а если она невозможна, то выдумать и поверить. И знаешь в чем самая большая проблема? Не пуская визитеров в Долину, я сам этому потворствую. Не знаю, что и думать.
Ирина уже задумывалась об этом. О том, что сытость и спокойствие приводят к застою, в первую очередь в умах. Возможно, им требовались встряски, эмоциональные и физические, чтобы не утонуть в трясине обеспеченности и избыточности. Но откуда их взять? Не создавать же вручную?
– Ты ждешь слишком многого. Иногда шока мало, нужны целые десятилетия, чтобы изменить сознание всего одного поколения. А потрясения, это не ответ на все вопросы. Они часто толкают к чему-то привычному, старому и доброму, хотя бы в воспоминаниях. Всякие мелочи, бытовуха, все это помогает отвлечься. Тебе вот книги и кино, кому-то беспорядочный секс, кому-то алкоголь, кому-то безделье или наоборот, навязчивая тяга к действию. Гаджеты, украшения, тряпье, у каждого свое. Я не говорю, что все это мне нравится, у меня тоже есть свои якоря. Но разве это на что-то влияет?
Андрей пожал плечами и хмыкнул.
– Ну, вообще-то, влияет. Лидеры мнений, все такое.
– Ты серьезно думаешь, что я на это способна?
– Ты себя недооцениваешь. Я думаю, ты способна на куда большее, чем я могу себе представить.
Ирина вздохнула, и отвернулась к черному экрану на стене. Он часто говорил ей об этом, практически каждую неделю снова и снова заводя разговор о ее нераскрытом потенциале, о том, что Ирина себя сдерживает и делает это зря. Она отнекивалась, придумывала контраргументы, иногда просто игнорировала его комментарии. Делала все, чтобы не признаться, что просто боится ответственности, которую может повлечь любое действие, выходящее за рамки обыденности.
Ирина не представляла себе глубину отчаяния, которая могла подтолкнуть ее мужа к убийству в Колонне, когда он взял на себя ответственность не только за себя и нее, которую тащил, иногда в буквальном смысле на себе, через Раскол. Взял ответственность за идею общего интереса, которую сам сформировал и которую даже близко не все смогли бы разделить. Можно это назвать сумасшествием? В какой-то мере да. Могла она понять его? Несомненно, могла, иначе бы не хранила его тайну и не смогла бы перебороть свои внутренние противоречия, хотя бы настолько, чтобы не сойти с ума самой.