Калейдоскоп
Шрифт:
– Ира, я не знаю, это очень трудно спрогнозировать. У нас с Данилем есть просто варианты действий и, как бы тупо это не звучало, надежда.
– Не ожидала от тебя услышать такое.
Андрей никогда не любил мыслить такими абстрактными понятиями, и это слово звучало в его речи крайне чужеродно, так что Ирина действительно удивилась и выжидающе посмотрела на мужа. Он глубоко вздохнул, и на несколько секунд прикрыл глаза, беря паузу, наверняка чтобы устаканить в голове какую-то мысль, прежде чем высказать ее вслух. Ирина терпеливо ждала.
– Ты ведь прекрасно знаешь, такие размышления для меня лежат где-то в области гомеопатии, теории плоской Земли и астрологии. Надежда, это очень глупое чувство, разоружающее, делающее слабым. Она оправдание для бездельников. Но ей так легко
Ирина, внимательно слушавшая мужа, поймала себя на мысли, что их мнения в общих чертах опять совпали, хотя они никогда раньше не разговаривали об этом. Столько раз она ловила себя на размышлениях о том, что временные промежутки между вторжениями становятся все больше и больше. Может, надежде придет на помощь статистика и им не нужно будет больше думать о том, как бороться с последствиями, потому что причина исчезнет? Хотелось бы верить в это.
– Я понимаю. Не можешь доказать, но не хочешь слепо верить. Боишься того, чего не знаешь. Просто, не дай этому себя сожрать. Если не радоваться тому, что имеешь, то какой смысл желать большего, ведь когда получишь, все равно не будешь счастлив, по инерции. Мы уже так жили, не надо.
– Я помню. Я пытаюсь.
– А я надеюсь. Потому что если ты несчастлив, то я часть этого несчастья. А еще, я очень боюсь, что ты рано или поздно запутаешься, потому что не представляю, как человек может удерживать в себе столько всего, и не рассыпаться. Я бы так не смогла. Может, пора уже определиться? Не абстрактно, а до конца. Подумай, пожалуйста, над этим. И включай уже Джармуша, хватит на сегодня с меня душных разговоров и доморощенной философии, хочу экранную. Заряжай, холоп.
Андрею не требовалось пояснение, что она имела в виду. Ирина откинулась на спинку дивана, и следила за тем, как муж находит в меню просмотра нужную строчку, и легким движением пальца отправляет название фильма в полет в сторону стены. Напротив Андрея в воздухе тут же загорелся запрос от смарт-системы дома с просьбой подтвердить просмотр, и как только он нажал на иконку «да», на экране побежали начальные титры, а пространство комнаты наполнилось звуком. Из-за того, насколько в Долине было удобнее и приятнее наслаждаться кино, горечь от утраты большей части его мирового наследия ощущалась еще глубже, но хотя бы часть этого волшебства удалось сохранить, а это дорогого стоило.
Ирина пересела спиной к Андрею, навалившись на него и давая обнять себя за талию, ощущая его ладони у себя на животе. Горячее дыхание мужа легонько щекотало ей затылок. Тепло понемногу разморило
Можно знать и понимать, но она вряд ли когда-нибудь сможет чувствовать себя спокойно, пока ее муж занимается этим. Убийствами, если называть все своими именами, серийными убийствами. А ставить ультиматум мужу сейчас она не ощущала внутренних сил, и, что самое главное, возможности. Ирина не сразу и не до конца была готова принять, что он действительно заразил ее своими идеями, но уже максимально приблизилась к этому. Из-за необходимости в устранении противоречий ли или из-за того, что действительно поверила в них, не так уж и важно, в конце концов. И это уже ее ответственность, с которой она как-нибудь справится. По крайней мере, в ближайшее время, а дальше Ирина планировать уже отвыкла, слишком все стало зыбко. И сегодняшний разговор продолжать пока что тоже смысла она не видела.
Невозможно перепрыгнуть пропасть, просто сильно этого захотев, как нельзя заставить человека объяснить парой фраз то, что он сам за несколько лет себе объяснить не смог. Андрею нужно сначала примириться с собой, прежде чем он сможет ответить на все ее вопросы. Да и на свои тоже. Оставалось строить через эту пропасть мост из таких вот разговоров, попыток до конца объясниться, даже из ссор и споров. Да, это долго, кропотливо и тяжело, но это лучше, чем ждать, когда проблема решится сама, или просто сдаться.
Сцены фильма мелькали одна за другой, медитативное музыкальное сопровождение погружало в полусонный транс. Ирина видела эту картину уже раз двадцать, но постоянно открывала для себя что-то новое. То смысл той или иной фразы, то отсылку, а иногда просто наслаждалась процессом, сосредотачиваясь на сочной мрачной картинке, музыке и актерской игре. Вот и сейчас, она вдруг с необычайной ясностью поняла, с чем у нее ассоциируется показанный в фильме Детройт, город из базовой реальности, местами настолько разоренный и безлюдный, точно по нему прокатилась средневековая чума.
Он представлялся гипертрофированным олицетворением всего того, что осталось позади после Исхода. Мира, где перспективы заменила сиюминутная сытость, идеи отвергались ради усредненности, а все странное, нестандартное, смущающее умы и ставящее под вопрос обыденность приносилось в жертву удобному и приемлемому. Где гниющие театры превращались в парковки, творчество заменялось пропагандой, а мечты о космосе грезами о новой версии телефона. Персонажи фильма называли людей «зомби», неразумными прожорливыми тварями, способными только потреблять, ничего не давая взамен миру вокруг себя. И далеко ли они ушли от правды? Идея эта была, конечно, не нова, ни для кинематографа, ни для литературы, но разве это смогло за сотни лет на что-то повлиять?
В таких фильмах и книгах Ирина находила куда больше единомышленников, чем в жизни, хотя, все ее собеседники по ту сторону текста или экрана давным-давно умерли и больше никогда ничего не напишут и ни о чем не расскажут, но насколько же они казались живее большей части тех людей, что окружали Ирину. Ей было интересно, что чувствовали другие жители Поселка по отношению к ней и друг к другу. Находились ли они в таком же состоянии борьбы между душевным спокойствием и раздраем? Чего они на самом деле хотели и жаждали, и вообще, желали ли чего-то, или просто следовали инстинктам.
Ирине в связи с этим вспоминалось одно высказывание, в котором говорилось: «Разумный человек приспособляется к миру; неразумный пытается приспособить мир к себе. Поэтому прогресс всегда зависит от неразумных». От тех, чье существование упирается в бесконечное повторение цикла удовлетворения базовых потребностей, даже через уничтожение всего окружающего. И это при остром инстинкте личного самосохранения, за счет чужого счастья, здоровья, и жизни. И при полном отсутствии коллективной ответственности на уровне человечества. Стали ли они разумнее после Исхода, научил ли он их хотя бы чему-то? Столько вопросов, но, даже начав их задавать, стоило ли рассчитывать на честность, если она сама и Андрей не были до конца честны с собой.