Калиакрия (Собрание сочинений)
Шрифт:
– Не бойтесь русских! Если вам будет нужна наша помощь королевский флот немедленно встанет в Босфоре!
Помимо всего прочего французский посол передал великому визирю и особый план обороны границ. Толку с этого плана, правда, не было никакого, так как написан он был по правилам армии Людовика Шестнадцатого, а не армии султана Абдул-Гамида, но туркам такая забота все равно была приятна.
На приеме у султана Юсуф-паша, показав хитроумный французский план, сказал:
– Войско и флот готовы показать московитам, как сражаются любимцы Аллаха! Пора объявить белой царице, что ее место в гареме султана, а не на троне!
Абдул-Гамид
– У Блистательной Порты много друзей и бояться нам московитов не стоит! Пришла пора вытаскивать ятаганы!
Уже 14 апреля в Черное море вышла передовая эскадра под командованием Челеби-капитана, чтобы доставить войска и припасы в Очаков. Провожал уходящих в море сам султан, взиравший на проплывающие суда с балкона своего дворца. Увы, поход славой не увенчался. Вначале из-за штормовых противных ветров эскадре пришлось встать на якорь в Каварйе. Едва корабли бросили якоря, как матросы-галионджи толпой ринулись к шлюпкам. Измотанные качкой, они не желали больше плавать по морям. Челеби-капитан попытался, было, им воспрепятствовать, но едва не лишился головы и спасся только тем, что сбежал на другой корабль.
Тем временем в Очакове тоже готовились. Гарнизону читали фирман султана о скорой войне. По крепости шныряли французские инженеры, укрепляющие крепостные стены и бастионы.
Спустя две недели, следом за незадачливого Челеби, в море вышли и главные силы флота под командованием самого Хассан-бея, получившего титул «поверенного капудан-паши».
Эскадра «крокодила морских сражений» была представительной: восемь линейных кораблей, четыре фрегата, шебеки, бомбардирские суда, галеры, канонерские лодки, киргингичи и купеческие вооруженные суда.
Пока Хассан-бей был в море, в Константинополе решили еще больше усилить флот и ввели новую должность – командующего флотом на Черном море, отдав ее трехбунчужному паше Бекир-бею, отец которого в свое время тоже был капудан-пашою. Новопожалованного Бекир-пашу принял визирь, «который… почтил его обыкновенной лошадью с убором» и повелел немедля направиться в Черное море.
– Пора вернуть единоверный Кырым! Не надо бояться схватки с московитами, так, как доподлинно известно, что нас поддержит король шведский! Московитов можно запугать одним приготовлением к войне, тогда они все вернут и без кровопролития! Чернь в нищих кварталах Константинополя также требовала войны и дележа будущего награбленного добра, в противном случае грозя свержением султана.
Более осторожные члены Дивана сетовали:
– Аллах лишил реис-эфенди и его приспешников остатков разума! Казна пуста, а войско вот-вот разбежится!
Что касается султана, то он пребывал в больших сомнениях и ждал знака свыше.
«Тамошнее министерство разделилось на две партии, – писал в те дни один из современников, – одна желает продолжать войну, а другая требует мира. Сказывают, что которые останутся последними, заплатят жизнью».
В июле возобновились переговоры между российским полномочным министром Яковом Ивановичем Булгаковым и реис-эфенди.
– Мы строго соблюдаем все мирные трактаты и не помышляем о войне! – честно заявил Булкаков.
Яков
– Мы тоже молимся за мирные дни под солнцем! – цокал языком Нишаджи Сулейман-эфенди. – Но у нас есть требования!
– Какие же? – удивился Булгаков. – Кажется, мы ничего не нарушаем!
– Вы обязаны выдать союзного вам молдавского господаря Маврокордато и сменить там вице-консула, который нам не нравится. Как посол, вы не имеете права больше давать убежище сбегающим к вам русским невольникам. Отныне запрещается вывозить на судах из Порты масло, пшено и мыло. Кроем этого султан должен иметь своих консулов в Крыму, а кроме всего прочего, вы должны отступиться от царя Ираклия, как подданного Порты и нарушающего тишину в Грузии и Азербайджане.
– Не многовато ли! – невольно вырвалось у Булгакова.
На выполнение этих неимоверных требований Порта давала какой-то месяц. Столь малый срок был не реален даже для того, чтобы претензии были доставлены в Петербург, там обсуждены и отписанный ответ достиг берегов Босфора.
Выслушав реис-эфенди, Булгаков, как гласят исторические хроники «отвечать отказался, вызвав неприкрытую ярость».
Нишаджи Сулейман-эфенди обиделся и побежал жаловаться султану, требуя немедленно заточить дерзкого московита в замок Едикуль, а заодно вместе с ним всех русских купцов Абдул-Гамид министру отказал, но велел продолжать военные приготовления.
26 июля при Порте был созван большой совет в присутствии министров, высшего духовенства и военных чинов.
– Я желаю, чтобы каждый высказал свое мнение, надо ли нам воевать с Московией? – заявил Абдул-Хамид.
Еще вчера визирь, заняв у местного банкира-еврея мешок золота, щедро отсыпал его членам совета, объяснив, за что им надлежит голосовать. А потому, потупив глаза, собравшиеся единодушно высказались за войну.
Еще день ушел у Юсуфа-паши на то, чтобы склонить на свою сторону самого султана. Наконец сдался и тот. Итак, все было решено.
Утром 5 августа Яков Булгаков был снова вызван к великому визирю. Со своей свитой он дошел до Топханской пристани пешком. На берегу Яков Иванович, к своему удивлению, заметил, что вместо обычного богатого катера, его на этот раз ожидала простая 14-весельная шлюпка. Это было оскорблением, но делать нечего на шлюпке посол переехал на константинопольский берег.
Затем, сев на коней, посол и его свита продолжили путь к дворцу султана. Там члены российской делегации были приглашены в Диван для угощения. Но как только кофе был выпит, всех присутствующих, за исключением Булгакова и переводчика, вывели. Беседа с визирем продолжалась четверть часа. Визирь потребовал уже немедленного возвращения Крыма.
– Но ведь наша опека над Крымом определена Кучук-Кайнаджирским мирным трактатом? – вежливо напомнил посол.
– Мы разрываем старый мирный трактат и требуем подписания нового! – заявил он. – Иначе мы все от семилетних детей до седых стариков пойдем воевать с вами!
– Кто же останется стеречь Константинополь и султана? – с горькой иронией отвечал посол. – Что же до пересмотра трактата, то я не уполномочен решать такие вопросы!
После этого Булгаков вышел в приемную и молча сел на софу, обхватив голову руками. Следом вышел драгоман Порты. Опустившись перед Булгаковым, он принялся уговаривать его согласиться с требованиями Порты.