Калигула или После нас хоть потоп
Шрифт:
Юноша покраснел, он не мог продолжать, он не знал этих стихов. Фабий усмехнулся.
– А стойку умеешь?
Муран неуверенно посмотрел на грязный пол. Потом на свои руки и опять на пол.
– Чистюля! – язвительно бросил Фабий.
Юноша наклонился, решительно уперся ладонями в грязный пол и сделал неуверенную, неумелую, колеблющуюся стойку.
Фабий окинул взглядом зал и исподлобья усмехнулся. Никто не успел и глазом моргнуть, как он вскинул свое сильное тело на стол средь кружек, опираясь на одну руку, даже хмельная тяжесть в голове ему не помешала.
Буря
– Ясно вам! На одной руке! На столе! Мой сын!
– Ну, придется тебе поучиться, Муран. Следующий!
Юноша отправился на свое место, будто его водой окатили, и по знаку Кара к Фабию подошла темноволосая девушка. Она шла легко, мягко ступая, огромные горящие глаза не отрывались от Фабия.
– Красивая девушка! – раздался чей-то голос.
Фабий почувствовал беспокойство. Эти глаза выводили его из равновесия.
Он понимал, что весь трактир смотрит на него, и принял вид господина, разговаривающего с рабыней. Выпитое вино разгорячило его.
– Что ты умеешь?
– Танцевать.
– Танцевать… – Он неприятно засмеялся. – И это все? Больше ничего?
Она откинула назад голову:
– Больше ничего.
– Маловато ты умеешь, девушка. Ну, увидим. Ноги покажи! – приказал он и сам с удивлением услышал свой хриплый голос. Голубой хитон прикрывал ее колени. Она отступила на шаг. У нее были стройные лодыжки.
– Выше! Подбери хитон!
Скавр встал, навалился на стол и пьяно заорал:
– Так, так! Выше! Выше!
К нему присоединился маленький толстый Руф:
– Выше! Выше!
Девушка стояла не шевелясь, как бы не понимая, к ней ли обращаются.
– Что смотришь? Не поняла? Подними хитон!
Она покраснела, краска разлилась по шее и плечам. В глазах загорелось упрямство. Она не пошевелилась.
Вино распаляло Фабия, а неожиданная стыдливость девушки только раззадоривала его. Он шагнул к ней, потянулся было к хитону. Девушка изо всех сил ударила его по руке и убежала. Никто даже опомниться не успел.
Все хохотали. Фабий стиснул зубы и побледнел. Такого с ним еще никогда не бывало. И это на людях. Ладно же, и он ловко обратил все в шутку:
– А ведь прелестно! Целомудренная девица будет танцевать Ио, бегущую от Зевса. – Он рассмеялся, но смех его звучал не без фальши. Тогда он властно махнул рукой.
– Кто еще?
Ганио поворачивал над огнем вертел и ехидно ухмылялся.
Блондинка подлетела козочкой, она сыпала словами и улыбками. Звали ее Памфила. Сверкая белыми зубками, она, чтобы показать себя, повернулась на месте и плотоядным, источающим кармин ротиком затараторила роль благородной римской девушки, влюбленной в гладиатора.
Сделав вид, что Памфила ему понравилась, Фабий смотрел на нее пьяными глазами и улыбался. А когда она кончила свои вздохи по гладиатору, он посадил ее рядом с собой и стал угощать вином. Но мысли его улетели следом за другой – за той недотрогой. Он был взбешен.
Скавр, уже совершенно одурманенный вином, обнял горшечника и, словно стараясь перекричать шторм, орал ему
– Сын-то мой каков! Молодец, а?
И затянул песню, если это вообще позволительно было назвать пением:
Vinum bonum!Славный Бахус!Прочь рассудок!До него ли,Если льетсяПрямо в глоткуVinum bonum!Фабий прижимал к себе блондинку, а думал о другой. И хмурился. "Вот мерзавка, будет тут мне представления устраивать! Но какие глаза! Она меня этими глазищами чуть насквозь не прогрызла. В ней есть что-то. А, глупости! Плевать!" – Фабий яростно и иступленно стал целовать Памфилу.
Старый Скавр был на верху блаженства. Волны опьянения несли его неведомо куда, и он шумел на весь трактир.
– Ни у кого из вас нет такого сына! Эх вы! – Он поднял кружку. – Я пью за твое здоровье, Фабий!
– Твое здоровье, возлюбленный родитель! – прогремел в ответ Фабий, будто со сцены, и вино из покачнувшейся кружки выплеснулось на стол.
Памфила взвизгнула, рванулась в сторону, чтобы красное вино не испортило ее хитон. Фабий посмотрел на нее стеклянными глазами, с отвращением оттолкнул и перестал обращать на нее внимание. Но где теперь может быть та, другая? От винных паров мысли в голове путались! Ночь теперь на дворе, тьма клубится. Она так была не похожа на остальных! О чем говорили ее глаза? В них был упрек, и еще что-то в них было… Но почему они так светились? И с чего это она так уж сразу ощетинилась. Недотрога какая… Конечно, я грубо с ней обошелся, но ведь я ничего такого не думал…
Он вскочил и крикнул:
– Так хороший я человек или нет?
– Хороший! Великолепный! Ты самый лучший парень на свете, Фабий! – заорали ему в ответ.
– Самый лучший на свете! – голосил Скавр.
– Ганио! Вина! – приказал Фабий и запустил кружкой в светильник.
Попал он точно, так что черепки посыпались прямо к ногам хозяина.
Еле ворочая языком, Руф обратился к Лупу:
– Он уже пьян. Очень хорошо. О родине молчит. Никакой политики.
Ганио нахмурился и подбежал к Фабию, который уже хватался за следующую кружку.
– Ты что вытворяешь? Можно подумать, ты и здесь хозяин! Новости!
Будешь мне посуду колотить и светильники? Ты их покупал?
– Все размолочу! А ты меня еще и благодарить должен. Ты, бочка прокисшая! – горланил Фабий. – Да не будь меня и моих людей, никто бы в эту заплеванную дыру и не сунулся, понял? Только ради нас к тебе ходят!
Трактир одобрительно зашумел. Ганио, подзадориваемый давней ревностью, злорадно захихикал:
– Видали мы твою притягательную силу! Неотразим! Ха-ха-ха! Хвастун!