Калигула
Шрифт:
Но обо всем этом в Риме задумаются позднее, а пока уверенно можно сказать: «Никогда еще восшествие на престол молодого императора не сопровождалось столь всеобщей радостью, и то не была радость, связанная с надеждой на обогащение, а блаженство, вызванное только его восшествием на престол.
В городах приносили жертвы во имя этого события, веселились жители, облаченные в светлые одежды, с коронами на головах, проходили празднества и торжества, музыкальные состязания и конные скачки. Это были всеобщий праздник и всеобщая радость. Богатые не кичились перед бедняками, знаменитые люди не похвалялись перед безвестными, рабовладельцы не издевались над рабами, а времена Кроноса (римский вариант — Сатурн), воспетые поэтами, уже не казались вымыслом» {249}.
Ученому
Обычно развеселые сатурналии, когда римляне как бы возвращались в те счастливые времена золотого века, длились всего неделю — с 17 по 24 декабря каждого года. В 37 году произошло невиданное: три первых месяца правления Гая Цезаря Калигулы на деле превратились в непрерывное подобие этого любимейшего квиритами празднества. Ничье правление доселе не выглядело с первых же дней «золотым Сатурновым веком», надежды на возвращение которого, казалось, давно уже напрочь убиты жестокостями последних лет правления Тиберия.
Для столь восторженного восприятия начальных месяцев своего правления Гай сделал немало. Первейшим его деянием было помилование всех осужденных и сосланных по всем обвинениям. Естественно, речь здесь не шла о преступлениях уголовных, всеобщая амнистия предназначалась для жертв закона об оскорблении величества. Помиловав несчастных жертв деспотизма, молодой император пожелал пойти и далее. Он прекратил действие ненавистного всем достойным римлянам закона. Вернулась в Рим и свобода слова: «Сочинения Тита Лабиена, Кремуция Корда, Кассия Севера, уничтоженные по постановлениям сената, он позволил разыскать, хранить и читать, заявив, что для него важнее всего, чтобы никакое событие не ускользнуло от потомков» {251}.
Вспомнил Гай и о друге своем, царственном иудее Агриппе. Он не только получил свободу, но и был щедро вознагражден: вместо той железной цепи, в которую его заковали по повелению Тиберия, Агриппа получил золотую цепь такого же веса. Бывший узник мог теперь и поскорбеть, что оковы его были недостаточно тяжки… Во дворце, где Агриппа сначала был поручен заботам императорских брадобрея и портного, Гай самолично возложил на друга-страдальца драгоценную диадему, после чего провозгласил его правителем двух областей в Иудее — тетрархии Филиппа, к которой он присоединил еще тетрархию Лисания {252}. Напомним, что, упразднив царство Иудею, римляне разделили ее территорию на четыре области, назначив в каждую «четверовластника», по-гречески «тетрарха».
Естественно, посмертно были сняты все обвинения с матери и братьев Гая, послужившие поводом к расправе с ними Тиберия. Протоколы обвинений были им лично принесены на форум и им же торжественно сожжены. Особое великодушие он продемонстрировал, объявив, призывая богов в свидетели, что ничего в протоколах этих не читал и не трогал. Этим он успокоил всякий страх у доносчиков и свидетелей по делам Агриппины, Нерона и Друза, могущих ожидать жестокой мести со стороны сына и брата погубленных по злой воле Тиберия людей.
Единственными, кто подвергся наказанию в эти дни, стали те самые спинтрии, развратные юноши и девки, «изобретатели чудовищных наслаждений», тешившие своими бесстыдными игрищами дряхлую похоть Тиберия. Гай сначала хотел, не особо мудрствуя, просто утопить их всех в море, но у развратников нашлись заступники. Скорее всего, среди спинтриев оказалось немало лиц совсем не простого происхождения… Вспомним только Авла Вителлия… (Он, кстати, избежав утопления в водах Тирренского моря, достиг спустя тридцать два года высшей власти в Риме, но она принесла ему не славное правление, а скорую и ужасную погибель.) Спинтриев просто выгнали прочь подальше от Рима.
Хотя завещание Тиберия по настоянию самого Гая было объявлено недействительным, но
Были также в первые месяцы правления Гая приняты и различные меры, долженствующие улучшить дела в управлении государством. Вновь стали публиковаться введенные еще Августом отчеты о состоянии державы, упраздненные при Тиберии. Для улучшения работы судей Гай велел расширить судебные учреждения, присоединив к четырем действующим пятую декурию. Но главным было разрешение должностным лицам свободно править суд, ни о чем не запрашивая правящего принцепса. Была у Гая даже мысль восстановить народные собрания и тем самым вернуть народу выборы должностных лиц, но реального воплощения этот смелый гражданский замысел, разумеется, не нашел. Упрека молодой император не заслуживает. Бессмысленно для дня будущего воскрешать безвозвратно ушедший день вчерашний. Всенародные выборы на комициях (народных собраниях) безнадежно изжили себя еще в республиканскую пору. При империи они могли быть лишь жалкой фикцией, потому в возобновлении их никакого смысла не было. В этом случае отказываться от наследия правления Тиберия не стоило. А вот обычай Тиберия достойно возмещать пострадавшим от стихийных бедствий убытки Гай в первые месяцы своего правления достойно продолжил. И в налоговой политике поначалу руководствовался правилом Тиберия: «Хороший пастух стрижет овец, но не сдирает с них шкуры». По воле императора Италия была освобождена от полупроцентного налога на распродажи.
«За все эти его деяния сенат, в числе прочих почестей, посвятил ему золотой щит: каждый год в установленный день жреческие коллегии должны были вносить этот щит на Капитолий в сопровождении сената и с песнопением, в котором знатнейшие мальчики и девочки воспевали добродетели правителя. Было также постановлено, чтобы день его прихода к власти именовался Парилиями, как бы в знак второго основания Рима» {253}.
Сенаторы в желании восхвалить нового принцепса явно перестарались. Конечно, первые месяцы правления Гая выглядели в глазах многих возвращением «золотого Сатурнова века», но приравнять день начала нового принципата к основанию Рима…
Правитель, желавший завоевать любовь народа, и в первую очередь жителей столицы, просто обязан был считаться с двумя главными требованиями римской толпы: «Рапет et circensesl»(«Хлеба и зрелищ!») И первым, и вторым власть со времени диктатуры Гая Юлия Цезаря всегда старалась баловать римлян. Тиберий, всегда предпочитавший занятие важными государственными делами заигрыванию с чернью, полагавший всякого рода увеселения для народных толп бессмысленной тратой денег, каковые должны пополнять казну, а не расходоваться на потеху простонародья, потому-то и не заслужил народной любви даже в лучшие свои годы. Рачительность и бережливость императора в денежных делах несправедливо воспринимались в народе как скаредность и скупость. Щедрость же Тиберия в дни народных бедствий воспринималась как должное и в заслугу правителю во мнении народном не ставилась.