Калина
Шрифт:
Марсель не появился ни на другой день, ни на третий. Уже неделю Калина ходила на работу, носила домой объедки и ждала сына. Котенок по вечерам забирался к ней на кровать, играл с нею смешно подпрыгивая и кидаясь на пальцы. Девчонки целыми днями пропадали на пруду. Калина каждый день справлялась у Светки, появился ли на работе Марсель? И узнав что так и прогуливает, сердилась на его безалаберность. Он с трудом устроился на эту лесопилку, верней его устроил муж Светки, который тоже там работал. Она почти успокоилась, уже была уверена что Марсель загулялся в городе, и забыл что дома нет денег. Но точилась в дальнем уголке ее сердца поганенькая мысль, что что-то не так. Калина гнала ее из себя. Одна ее часть застыла в ожидании неминуемой беды, другая спорила с первой, пытаясь доказать, что все в порядке.
– Мам? – ныли девчонки, – День города в следующее воскресенье. Пойдем, а? Приедет группа «Авария». Марсель хотел пойти. Может его там и найдем?
– Денег нет. Отстаньте, – сердито отмахивалась
– Вот, – торжественно сообщила дочкам, – Вот эти семьсот рублей можно прогулять. И ни рублем больше. Нам жить месяц.
Девчонки в голос заорали: «Ура», и облепив мать, целовали в лоб, в щеки, в виски. Калина обхватила их, смеялась, и щекотала: «Ах вы мои козлятки…»
Праздник удался. Погода стояла отменная, девчонки носились по всему городскому стадиону, где мэрия устроила празднование, Калина тоже обошла все установленные палатки, поговорила с напарницей Марией. Та подрабатывала на празднике. Калину не позвали, она была чужая в коллективе, где работала. Ее устроила туда Мария. Само кафе принадлежало семейному клану, и работали в нем только родственники. Калину хозяйка пожалела, Мария часто рассказывала о ней и как только уволилась вечно пьяная посудомойка Клава, Мария порекомендовала взять Калину. Та работала на совесть, но все равно в коллектив ее не принимали, держали на расстоянии. Она не возражала и не расстраивалась. Сегодня хозяйка кафе выставила на стадион целых две палатки, и торговля у них шла бойко. Калина ходила по стадиону, глазами выдергивая из густой толпы похожих на сына парней, и все время ошибалась, начала нервничать. Девчонки иногда созванивались с матерью, найдя ее, наперебой делились впечатлениями, совали в рот мороженное, – попробовать, и опять растворялись. К вечеру жара спала, начался концерт. Калина предусмотрительно собрала детей, и поторопилась занять место поближе к сцене, чтобы младшие близняшки могли увидеть столичных артистов вживую. Несколько пожарных машин стояли по обоим сторонам сценических подмостков, оградив певцов от фанатов. Цепь милиционеров тянулась почти по всему периметру, упреждая желающих проскочить под ограждениями. Калина подняла на плечи Софью, Милана копируя мать, посадила на руки Веронику. И пока шел концерт, Калина заставляла себя верить что сын тоже здесь, иногда, поддаваясь всеобщей эйфории, пританцовывала и даже испытывала приступы радости. Сейчас девчонки не должны были видеть ее печали. Калина смотрела на то, как они скачут в своем кружке, довольные и горячие. Как хохочут и подпевают артистам, вопят и улюлюкают, машут руками, и сердце ее сжималось в тугое кольцо подступающего осознания, что это последние часы ее прежней жизни. Скоро все должно измениться. И в самых глубинах своего сердца она уже знала истину, но не была еще готова принять ее полностью, слишком тяжела была предстоящая ноша, неподъемна для ее хрупких плеч. По сомлевшим личикам Софьи и Вероники Калина видела что они устали. Но все ждали салюта. Его все не было и не было. Вот и концерт уже закончился, артисты собирали инструменты, тихо возились на сцене, пока к ним не подошел мэр и не пригласил на застолье. Объявили дискотеку до утра. Пришлось смириться и пойти домой. Девочки устало бегали друг за другом, пока Калина с Миланой обсуждали праздник, забрели на автозаправку, стащили с ее забора несколько воздушных шаров. И все время в голове Калины точилось: «А Марсель не видит». Вдруг сзади неожиданно засвистело и загрохотало. Они оглянулись. Далеко вверху яркими лилиями и астрами вспухали салюты. Это было необыкновенное зрелище. Девчонки проснулись и открыли рты. Они тянули к небу руки, тыча пальцами то в одну сторону, то в другую, ахали, вскрикивая и подскакивая при очередном залпе. Калина молча и ошеломленно стояла позади них, неподвижно глядя в небо, вторила про себя: «А Марсель не видит» …
Часть вторая
Прошла еще одна тягостная неделя. Муж приезжал несколько раз, привозил продукты, виделся с дочками и даже играл. Калина ходила как зомбированная кукла, наполненная только одним чувством горькой, режущей грудь тоски. Домой муж не звал, изредка спрашивая куда пропал Марсель.
«Я не знаю где он. Наверное, у друзей. Придет?» – едва слышно отвечала Калина, глядя на мужа впалыми от бессонницы глазами. Она стойко держалась, девчонки даже не догадывались о том, с каким трудом мать удерживается от слез. Но однажды этот день все-же пришел.
Калина была на работе, перемыла всю посуду, вымела зал кафе, и сидела за дальним столиком прячась от жары, мучительно думая о том, что нужно начинать звонить, искать сына. Она решила начать с больниц, уговаривая себя, что все хорошо, но уже мало веря в это. Работники кафе собрался на улице, перемывали кости знакомым и хохотали. Народ ходил мало, и было свободно. Вошла Милана.
–Мам? – она подошла, и села напротив матери, – Мам? Я сегодня ночью видела Марселя во сне?
–
– Да? – Калина нервно сплюнула с губ шелуху семечек и поднялась, – Мороженное будешь?
Милана кивнула. Калина сходила за порцией мороженого, села и смотрела как ест дочь. Внутри у нее все застыло.
– Мам? – Милана явно не решалась сказать главного, как ей приснился брат. Калина нервничала, но держалась.
– Он был мертвый, мам? Он шел босой по улице и кричал меня? – Милана внимательно смотрела на мать, но у той не дрогнул ни один мускул на лице.
– Мам? Что за сон, мам? Где Марсель то?
– Придет. Сегодня какой день? Вторник? Не верь снам. Они врут сегодня? – голос Калины был спокоен и ровен, она поднялась и сходила за банкой пива, взяла самое крепкое, присела к Милане, выпила залпом.
– Ты чего? – удивилась Милана. Калина практически не пила.
– Да ничего. Жарко очень. Да и хочется чего-то особенного. Иди домой. Девчонки где?
– С Надькой Романовой? Купаться пошли опять.
– Ну и ладно. Иди.
Калина спешила спровадить дочь, потому-что уже знала всю правду, и чувствовала как кончается самообладание, уступая место отчаянию и боли. Дочь доела мороженое, они пошутили еще минуту, и она ушла. Хорошо что не было посетителей. Калина опрометью бросилась к телефону, и прямиком набрала городской морг.
Буфетчица Фирая умела шутить и рассказывать анекдоты. Ее невозможно было слушать без смеха. В одном лице Фирая разыгрывала целые спектакли, что все буквально падали со стульев. Вот и сейчас с заднего двора «Придорожника» разносился хохот женщин, глядя как копирует Фирая незадачливого электрика, приходившего на днях чинить электронагреватель. Смеялась и Мария, едва удерживаясь на своем стульчике. Но вот до слуха ее донесся сдавленный вой. Она распахнула глаза оборвав смех, и махнула рукой чтобы замолчали все.
– Чего?.. – не поняли женщины, но умолкли. Несколько секунд они слышали только шум с улицы, и кто-то из них уже выдохнул: «Да ну тебя» …, когда тишину разрезал нечеловеческий, сдавленный выкрик.
– Собаку убивают что-ли? – испуганно прошептала повариха, невысокая, похожая на колобок на ножках Наиля.
Вой повторился, но уже глухо и коротко.
– Дак это же в кафе, девки! – вскричала Мария, соскакивая с места.
Все закричали и рванули внутрь.
– Волк залез! Волк! Бери палку, Наиля, – кричала Танзиля, ойкая и подпрыгивая от страха. Вся орава гурьбой ворвалась в зал, и встали как вкопанные, оторопело глядя как корчится в углу Калина. Она уже не кричала, а глухо стонала, уткнувшись лицом в пол. Тело ее неестественно содрогалось. Ее пытались поднять, что-то спрашивали, кто-то поднял упавший на пол телефон, кто-то тащил воду. С трудом женщину усадили на стул, обрызгали водой, дали выпить, заставили нюхать нашатырь, и кое-как привели в чувство. Она смотрела на всех снизу, словно не понимая что происходит.
– Калина что с тобой? Калина? Ты слышишь меня? – Мария потрясла подругу за плечи.
Та посмотрела на нее невидяще, Мария убрала руки, шепча:
– Калина? Что случилось?..
–…Нормально все…Я так… – застывшими губами произнесла та. Все отшатнулись. Потом наперебой засыпали ее вопросами, требуя объяснений. Но она молчала и вяло отмахивалась.
Все сошлось. Все ее чувства, все ощущения наползающей беды. Где, когда,– все сложилось в одну картину. Ей хотелось бежать туда, на пруд, хотелось повернуть время и спасти сына. Казалось, что это еще возможно, ведь совсем немного прошло дней. Она порывалась уйти, но возвращалась назад и непонимающе обводила всех взглядом, зал, потом шла на свое рабочее место и начинала мыть чистые стаканы, ставила их на поднос, задумывалась о чем-то, и опять принималась за работу. Она успокоилась неожиданно, отработала молча смену, и с каменным лицом пошла домой. Девчонки не должны были пока знать. Когда она звонила в морг, ей описали приметы неизвестного, поступившего в первых числах июля, и похороненного как бесхозника, потому-что за ним никто не пришел. А как она могла прийти? Она верила еще, что Марсель жив. Но приметы ее не волновали. Сердцем она поняла, что это ее сын. Ее плоть и кровь. Выстраданный, выношенный вопреки всем поносившим ее имя. Ведь рожала она его, не будучи замужем за его отцом. Ах, как она была счастлива. Как ждала когда сыночек откроет глазки, и она увидит какого они цвета. Потому-что загадала, что если черные, то назовет Марсель, а если серые, то Богдан. И ей, молоденькой девчонке, семнадцати лет, было по барабану, что на нее бегают смотреть женщины всего родильного отделения, и шепчутся в углах о ней, как о блуднице. Ее маленький сынок грел душу своим теплом, своей маленькой жизнью, своим криком и требованием груди. Что ей до всех сплетен? Она была самая счастливая мама, на всем земном шаре. У нее был Марсель, сокровище и величайшее чудо. Она никому не даст его в обиду, никто не посмеет сделать ему больно. Вот он научился сидеть, держать ложку, ест с мамой из одной тарелки ее борщ и хохочет, пытается попасть маме в рот своим куском хлеба. Пытается ее кормить, также как она его. Вымазал ее щеки кашей, смеется. Он счастлив, радуется, трясет ручками от нетерпения. Вот он пошел, впервые назвал ее мамой. Калина зашлась от счастья, услышав его нежный голос. «Мамамамамама» …-без устали повторяет Марсель, как заведенная игрушка.