Калле Блюмквист и Расмус (др. перевод)

Линдгрен Астрид

– Ох, Расмус… – выдохнула Ева-Лотта, чуть не плача.

Петерс так и подпрыгнул.

– Слышал, Никке? – сказал он, громко смеясь. – Ты слышал? Я ушам своим не поверил. Он сказал «за книжной полкой». Забираем их сегодня же. Будь готов через час.

– О’кей, шеф! – ответил Никке.

Петерс поспешил к двери, оставив без внимания сердитые крики Расмуса:

– Н-е-е-т, вернись! Я ведь забыл, а если забудешь, что нельзя рассказывать, то не считается! Верни мои слова обратно, я сказал, давай всё сначала!

11

Урыцарей

Белой розы существует множество тайных сигналов и предупредительных знаков. Не менее трёх разных сигналов означают «Опасность!». Например, если и союзник и противник находятся в поле зрения, и нужно незаметно сообщить союзнику, что он должен быть поосторожнее, применяется быстрое касание мочки левого уха. «Крик совы» призывал всех крадущихся по местности Белых роз поспешить на помощь. Вопль «Великая катастрофа» разрешается применять лишь в исключительных случаях, когда кому-то грозит смертельная опасность или он находится в крайне бедственном положении.

Именно в такое крайне бедственное положение и попала сейчас Ева-Лотта. Она во что бы то ни стало должна как можно скорее связаться с Андерсом и Калле. Она чувствовала, что они где-то поблизости. Рыщут, словно голодные волки, и ждут, когда же зажжётся свечка в её окне, означающая, что путь свободен. Но путь всё ещё не свободен. Никке и не думает уходить. Сидит и рассказывает Расмусу, как он, будучи молодым моряком, бороздил голубые просторы океанов, а Расмус, дурачок, не отпускает его, всё просит рассказывать ещё да ещё.

Ждать больше нельзя, надо спешить, спешить, спешить! Через час Петерс и Никке под покровом ночной тьмы отправятся за секретными документами.

У Евы-Лотты оставался один-единственный выход: она издала вопль «Великая катастрофа». И прозвучал он весьма устрашающе, как и подобает. У Никке и Расмуса аж кровь застыла в жилах. Придя в себя, Никке покачал головой и сказал:

– Ну всё, дело швах. Нормальный человек так орать не станет.

– Да нет же, это такой индейский клич, – пояснила Ева-Лотта. – Я подумала, может, вы захотите послушать. Вот, пожалуйста. – И она ещё раз пронзительно завопила.

– Спасибо, больше не нужно, – сказал Никке.

И он был прав, потому что где-то в темноте просвистел чёрный дрозд. Вообще-то после наступления темноты дрозды не имеют обыкновения петь, но Никке нисколько не удивился, а Ева-Лотта тем более. Она была невероятно рада. Калле и Андерс подали ей знак: «Мы слышали».

А вот как передать им важное сообщение о бумагах? Но на то они и рыцари Белой розы, чтобы всегда находить правильное решение. Тайный язык, разбойничий язык не раз приходил им на помощь, поможет и теперь.

Никке и Расмус ещё раз были повергнуты в шок, когда Ева-Лотта ни с того ни с сего вдруг очень громко и жалобно запела.

– Сос-поп-а-сос-и-тот-е боб-у-мом-а-гог-и поп-рор-о-фоф-е-сос-сос-о-рор-а зоз-а кок-нон-и-жож-нон-ой поп-о-лол-кок-ой, –

пела она, к явному неудовольствию Никке.

– Эй, ты! – сказал он под конец. – Прекрати! Чего воешь?

– А это такая индейская песня. Про любовь. Я думала, вы её тоже захотите послушать.

– А я подумал, уж не заболела ли ты, – сказал Никке.

– Нон-е-мом-е-дод-лол-е-нон-нон-о! Сос-рор-о-чоч-нон-о! – продолжала петь Ева-Лотта как ни в чём не бывало, пока Расмус не заткнул уши и не сказал:

– Эва-Лотта, давай лучше споём «Лягушечки, лягушечки, ква-ква-ква-ква»…

А потрясённые Калле и Андерс стояли в темноте и слушали песню Евы-Лотты: «Спасите бумаги профессора за книжной полкой! Немедленно! Срочно!»

Если Ева-Лотта сообщила, что дело срочное и даже прибегла к воплю «Великая катастрофа», это могло означать только одно – Петерс каким-то образом выведал, где хранятся бумаги, и туда надо успеть попасть первыми.

– Бежим, возьмём лодку! – шёпотом скомандовал Андерс.

Не говоря больше ни слова, друзья без оглядки понеслись вниз по тропинке к пристани. Голодные и холодные, они бежали в темноте, спотыкаясь и обдирая руки и ноги. Им было страшно: казалось, что преследователи поджидают их за каждым кустом, но сейчас всё это не имело никакого значения. Важно было одно: профессорские бумаги не должны попасть в руки преступников. Поэтому их нужно опередить.

Андерс и Калле пережили несколько ужасных минут, прежде чем отыскали вёсельную лодку, не запертую на замок. Каждую секунду они ждали, что из темноты вынырнет Блюм или Никке, и когда Калле осторожно столкнул лодку с мостков и взялся за вёсла, его сверлила одна только мысль: «Сейчас они появятся, я уверен – вот-вот появятся…»

Но никто не появился, и Калле налёг на вёсла. Вскоре друзья были вне пределов слышимости, и Калле грёб так, что вода пенилась вокруг вёсел. Андерс молча сидел на корме и вспоминал, как они плыли к острову, – неужели это было вчера утром? Казалось, с тех пор прошла целая вечность…

Спрятав лодку в зарослях тростника, они побежали искать мотоцикл. Они оставили его в кустах можжевельника, но где же эти кусты и как их найти в такой темноте?

Немало дорогих минут ушло на отчаянные поиски. Андерс так нервничал, что искусал себе пальцы. Где он, этот злосчастный мотоцикл? Калле тем временем искал его на ощупь в кустах.

Ой, да вот же он! Нашёлся! Пальцы любовно обхватили руль, и Калле быстро вывел мотоцикл на лесную дорогу.

Им предстояло проехать около пятидесяти километров. Калле посмотрел на наручные часы: стрелки в темноте светились.

– Сейчас половина одиннадцатого, – сообщил он Андерсу, хотя тот и не спрашивал его об этом. Слова прозвучали как-то зловеще.

В это же самое время точно те же слова произнёс инженер Петерс, обращаясь к Никке:

– Сейчас половина одиннадцатого. Пора собираться.