Каллиграф
Шрифт:
– Хорошо, хорошо. О Боже, Боже, Боже мой. – Чашки были наполнены, но она не трогала их. – Если так сильно хочешь знать, – она покачала головой, – я думаю, что Мадлен несчастлива, и она использует тебя как средство преодолеть это – что, кстати, она никогда не признает. Может быть, родители. Может быть, просто глобальное невезение. Я не знаю. Она еще очень молода, а большинство людей испытывают значительное влияние родителей на протяжении первых сорока лет жизни, чем бы они ни занимались. И вполне возможно, что она начнет мучить тебя – чтобы хоть немного отдохнуть от собственных мучений, если хочешь. Следовательно, единственный вопрос, который ты должен задать себе: можешь ли ты мириться с этим? И если да, то как долго? Год? Десять лет? Всю оставшуюся жизнь? Потому что, как мне кажется, ты должен быть очень сильным и готовым
Она помолчала, позволяя этим словам улечься в моем сознании, а затем на мгновение в ее глазах блеснула хорошо мне знакомая ироническая искорка:
– С другой стороны, она может оказаться именно тем, что ты всегда пытался – скажем так – найти. Человеком, который отвлечет тебя от собственной личности, раз и навсегда. Возможно, это тебе и нужно. И знаешь ли, не только худшие, но и лучшие браки – отношения, партнерство, называй это как угодно – основываются на взаимной необходимости и зависимости. Иногда это превращается в непрерывную борьбу. Иногда – в полное блаженство. Но с ней, полагаю, ты можешь быть уверен: у вас никогда не будет безмятежно спокойной и счастливой жизни, – она подняла руку, чтобы не дать мне перебить ее. – Да, я знаю, ты думаешь, что спокойная и счастливая жизнь – это нечто непереносимо скучное, и ты бы лучше умер, чем стал заурядным, или безразличным, или посредственным, – это моя вина. Я научила тебя так думать – но теперь сама я считаю иначе. Я чувствую, что многое можно сказать в пользу простоты, радости и реализованности – есть свое очарование в повседневности, которое часто недооценивают. Во-первых, так проще добиться результатов в любом деле. Во-вторых, так легче добиваться прогресса в других сферах жизни. Подумай об этом. Как бы то ни было, они уже возвращаются. Это все, что я могу сказать. Тебе пора назад, и придется снова приехать сюда, если захочешь еще что-нибудь от меня услышать. А с этого момента мои уста сомкнуты.
– Спасибо, – произнес я и обнял ее за плечи. – Я тебя понял.
– Нет, не понял. Кофе остыл, Я сделаю свежий. И, кстати, я не забыла: завтра я хочу взглянуть на твою работу.
После этого мы пошли в ночной клуб – там мы оставались часов до четырех или даже дольше – где-то в районе Тестаччио. На обратном пути я немного заблудился, и мы попали в Трастевере, пройдя через рынок на площади Сан-Козимато. Прилавки уже были установлены – женщина доставала из грузовика инжир, а продавец цветов расставлял лилии. Рука об руку, изрядно усталые, мы прошли дальше. На площади Санта-Мария начался дождь.
Часть пятая
24. Прощание с любовью
Тот способ, который она избрала, даже нельзя назвать жестоким. Тихий убийца-ассасин, занимающийся рутинной повседневной работой по приказу горного старца: шорох невесомого плаща, интимный блеск тонкого как бритва кинжала, первый надрез, рука, закрывающая рот, внезапный удар слева, разрез справа, небольшой замах для последнего удара, который проходит между ребрами и проникает в сердце; жертва оседает на землю, но убийца уже растворился в толпе и скрылся во мраке.
117
Перевод
Она должна была прибыть в мой дом на Бристоль Гарденс около семи. Очевидно, она пришла раньше, потому что я еще был в ванне (дверь в спальню оставалась открытой, чтобы я мог слышать сюиту до-мажор Баха), когда раздался сигнал домофона. Без раздражения, я встал, торопливо вытерся и поспешил в прихожую. Замок внизу тихо щелкнул. Я спустился, чтобы подождать ее на лестнице.
Это была последняя пятница сентября. Прошла неделя после нашего возвращения из Рима. Мы хотели вместе пойти на фейерверк. Нет, мы не собирались уходить далеко. Надо было просто спуститься в сад, на пикнику огня, организованный ассоциацией домовладельцев. (Этот праздник проводили ежегодно, в последнюю неделю сентября. Согласно брошюре, которую прислали нам обоим, объявленная цель этой календарной акции заключалась в том, чтобы помогать местной пожарной охране в том, чтобы «распространить традиционный риск возгорания, связанный с 5 ноября, на весь год, с тем чтобы обеспечить более экономичное и эффективное реагирование в отдельных случаях возникновения риска возгорания».) Да, я знаю, знаю, знаю: перспектива собрания ассоциации домовладельцев, фейерверка, открытого огня, искр от костра, возможности держаться за руки под любовным венком звезд – все это должно было привести к массовому пьянству и обратной перистальтике. Но чертова любовь – больной, маленький сукин сын, и его последний вальс всегда оказывается самым сальным.
Я открыл входную дверь, облаченный лишь в полотенце. Она улыбнулась, и я поцеловал ее. Я заметил, что на ней более практичная одежда, чем обычно: темные брюки, черные легкие спортивные тряпичные туфли, тонкий джемпер из шерсти мериноса и кожаный пиджак, которого я раньше не видел. Погода уже впадала в привычное сезонное безумие, и день был необычайно холодный. Я помню приятные мысли, которые приходили мне в голову: целую зиму я буду снимать с нее кучу разнообразной одежды.
– Извини, – сказал я, делая шаг назад, чтобы дать ей войти. – Я еще в ванной, но скоро вынырну. Там на столе есть открытая бутылка вина. – Я захлопнул дверь и пошел по лестнице вслед за ней.
– Все в порядке, нет никакой спешки, – бросила она через плечо. – Они только начинают разжигать огонь. Я видела из окна, как они несли канистры с парафином.
– Это означает, что вскоре они займутся приготовлением закусок. Мне надо поторопиться. – Но я медлил, глядя на нее через проем двери из своей спальни, заново пораженный невниманием красоты к себе самой.
Она достала из кухонного шкафа бокал и сказала:
– Уборщик пришел рано, так что я управилась со всеми делами к пяти. Я подумала, что могу прямиком пойти к тебе.
– У тебя теперь есть уборщик?
– Нет, это разовый вызов. Приятный парень из новой студенческой компании. Он выполнил работу исключительно аккуратно.
Она подошла ко мне и положила руку мне на грудь, растопырив пальцы и надавив на кожу, так что я почувствовал ее ногти. Но поцеловала она меня нежно.
– Я думаю, сегодня надо надеть мой изумрудный саронг; как ты считаешь?
– Нет. Категорически нет.
Я на мгновение задумался.
– Полагаешь, лучше что-нибудь коричневое?
– Или черное. – Она оставила меня и пошла за бутылкой.
Я развернулся, но стоило мне войти в ванную, звонил телефон.
Мадлен сняла трубку.
Она просунула голову в дверь и сказала:
– Это Рой Младший.
Я нахмурился. Рой звонил только в случае, когда был готов очередной заказ и его следовало забрать, но я ничего не заказывал.
– Что ему нужно?
Она пожала плечами.
– Скажи, что я перезвоню.
Я вытащил пробку из ванны и включил душ.
Клавесин Баха начал свой медленный и торжественный марш за спиной у охваченной горем скрипки.
Мы пробились сквозь нескончаемую стену машин (в основном, припаркованных по краю дороги и на мостовой) и прошли к главным воротам сада. Импровизированный проход был устроен между спинками двух деревянных скамеек, и люди выстроились в короткую очередь. Когда мы подошли к контрольному пункту, пришел черед продемонстрировать красные билеты жильцов района пожилому мужчине, стоявшему на посту. Он кивнул и поднял глаза. Я ответил ему улыбкой и легкомысленно обнял Мадлен за талию.