Калмыцкая праща

Ерёмин Антон

– Рады приветствовать вас в космопорте Калмыцкая праща. – Широко улыбаясь, поздоровалась со мной красотка стюардесса. – Прошу вас подойдите ко мне.

Я подошел, и девушка подсоединила к моему скафандру шланг.

– Что это такое?

Это электрогель. Он будет закачан в ваш резиновый костюм и полностью поглотит все перегрузки.

– Перегрузки? – Удивился я.

– Да. Во время полета вы будете испытывать перегрузки равные 10 «Ж», но электрогель их полностью поглотит. Вы ничего не почувствуете.

Пока закачивался электрогель, я еще раз поразился гению Трубецкого, он продумал все и даже больше, например, космодром строился на государственные деньги, но в итоге он стал собственностью Трубецкого. Он создал компанию и государство

инвестировало в нее свои средства. Расчет был прост, на госстройке начнут воровать и сдвигать сроки вправо, а на частной, смета будет стабильна. Так и произошло. За первые пять лет Трубецкой вернул все инвестиции и столько же сверху, так что довольны были все.

Я пробыл на космодроме всего тридцать минут и уже сидел в кресле челнока, никакой волокиты и лишней суеты. На левой руке у меня был монитор, на него выводилась вся моя биометрия – пульс, давление и все прочее —зашкаливало.

– Первый раз летите. – Обратился ко мне седовласый старичок на соседнем кресле. – Не переживайте. Все будет хорошо.

– Но как вы догадались? – Удивился я.

Старик подмигнул и показал пальцем на мой монитор, затем он показал мне свой. Его цифры были на порядок ниже моих, он был полностью спокоен.

– Меня зовут Бьёрн. Я уже пятый раз лечу, вскоре вы упадете в объятья «Дианы», не переживайте.

– Дианы?

– Да. Дианы. Космодром на орбите, он назван в честь сестры Трубецкого.

Старик показал пальцем на потолок шатла, на нем красовалось имя Дианы на фоне орбитального космодрома. Точно. Я вспомнил сколько было связано с этих скандалов. Диана вела очень разгульный и вызывающий образ жизни, она много путешествовала, никогда ни за что не платила и меняла мужчин как перчатки. Многие были против нее, но Трубецкой был непреклонен, и я знал почему.

Бьёрн был из Швеции, но по-русски говорил чисто и бегло. Во всем опять был виновен патриотизм Трубецкого. Официальным языком в космосе был русский, хочешь лететь, учи язык.

– Счастливого полета. – Улыбнулась мне в лицо стюардесса и надев на меня гермошлем, застегнула ремни безопасности.

Еще минута и на мониторе начался обратный отсчет, легкий удар и полная тишина. Я ничего не чувствовал. Летим мы, или еще стоим. В челноке было все продумано до мелочей, даже если произойдет авария, мое кресло будет выброшено из него, скафандр и электрогель спасут меня от перегрузок, а гермошлем не даст задохнуться. Если авария произойдет еще в атмосфере, то я спущусь на парашюте в кресле, если уже на орбите, то меня найдут спасатели. За все время не было ни одного несчастного случая, но учения проводились регулярно.

– Дамы и господа, добро пожаловать в космос. – Донесся из динамиков голос капитана и раскрылись иллюминаторы.

Всего три минуты полета, и я уже смотрю на Землю из космоса. Я повернулся и увидел улыбающегося Бьёрна. Он показывал мне большие пальцы и был очень довольным. Шатл заложил петлю и повернулся к земле другим бортом. Пред моим взором предстал орбитальный город, это действительно был город, с улицами, перекрестками и кварталами. Небольшие научные станции носились одна за другой на определенной скорости и высоте. Перед ними мелькали курортные отели, были здесь даже виллы олигархов и прочих богачей. Дом на орбите стоил не дороже дома, ну скажем, в Монако. Да, позволить себе дом с видом на землю мог не каждый, но их строили сотнями, а спрос все равно превышал предложение.

За станциями и отелями огромными куполами белели теплицы. Эти махины были в сотни раз больше гостиниц, в них растили особые растения, их отбирали лучшие селекционеры планеты. Воздух и вода в космосе были самым ценным ресурсом, эти растения поглощали минимум воды, а перерабатывали максимум углекислого газа.

Были здесь и больницы. Они выделялись на фоне остальных большими красными неоновыми крестами. Все они принадлежали одному человеку – Академику РАН Штольцу. Этот врач встал на одну ступень с Трубецким, он был

признанным гением и три года подряд получал нобелевскую премию по медицине. Все дело было в его биомассе. Как оказалось, на орбите в невесомости можно было вылечить любую болезнь. Человека помещали в ванну, ее заполняли биомассой Штольца, она проникала в легкие человека, и он начинал дышать ею. Что бы избежать шока от заполнения жидкостью легких, пациентов вводили в искусственную кому. Насыщенная кислородом биомасса через легкие проникала в кровь, а по ней растекалась по всему организму. Ее чудодейственные свойства были способны излечивать любые болезни. Гастрит, бронхит, язва остались в прошлом, цирроз печени, болезни кровеносной системы тоже больше не досаждали человечеству. Что говорить о них, если она побеждала даже рак и ДЦП. После трех-четырех сеансов человек забывал о раке, даже самой сложной формы, навсегда. В ванне человек проводил до семи дней, затем ему устраивали полное переливание крови. Биомасса в земных условиях была губительна, а вот в невесомости спасала жизни миллионам. Легкие проветривали через ИВЛ, а кровь перекачивали через фильтр и полностью очищали от биомассы. Бьёрн, кстати, летел на очередной сеанс в госпиталь Штольца. У него был рак третьей степени, но уже через неделю он о нем и не вспомнит. Для биомассы Штольца не было неизлечимых болезней, а ведь ее изучение еще продолжалось.

Сделав пару витков вокруг Земли, мы подлетели к космопорту «Диана». Магнитные захваты плавно притянули шатл к причалу, и мы услышали еле слышный щелчок, это пристыковался шлюз. На экране над дверью пилотов загорелась надпись – «Внимание невесомость». Задвижка шлюза закрутилась и вскоре дверь в космопорт открылась. Бьёрн быстренько расстегнулся и ловкими движениями пролетел в шлюз. Я же начал барахтаться в невесомости как рыба, выброшенная на берег. Я бился о стены и потолок, мешая покидать шатл остальным, так часто я, наверное, еще никогда не извинялся. Кое-как долетев до двери, я нырнул в шлюз, за ним начинался длинный коридор. Ничего такого, что показывают в фильмах не было. Не было искусственного притяжения и магнитных ботинок, не было огромных открытых пространств. Только тоннель. Тоннель, в котором не было ни пола, ни потолка, только стены, пестрящие рекламой. Отовсюду торчали поручни, люди с их помощью и перемещались. Местные и бывалые делали это очень ловко, они плавно облетали друг друга, не соприкасаясь. Я же чувствовал себя шаром из кегельбана, ударившись обо все что можно, я, наконец, долетел до таможенного поста.

– Первый раз у нас? – Улыбнулся таможенник. – Ничего, привыкните скоро. Ваш паспорт пожалуйста.

Я протянул ему коммуникатор, и он вставил его в разъем.

– Ерёмин Владислав Антонович, рад приветствовать вас в космосе. Цель визита?

– Освещения спуска «Гагарина». – Улыбнувшись, ответил я.

– Вам на палубу «Д», к третьему причалу, шатл уже ожидает вас.

Таможенник поставил мне электронную визу в паспорт и вернул коммуникатор. Я отдал ему честь, приложив ладонь к гермошлему и полетел дальше, биться о стены тоннелей космопорта. Действительно, через несколько минут я приловчился и начал наслаждаться невесомостью. Над ответвлениями от тоннеля горели буквы палуб, увидев нужную, я влетел в тоннель под ней. Долетев до цифры «3», я опять повернул, и вновь предо мной предстал пост таможни.

– Ерёмин Владислав?

– Да. Это я.

– Слава богу. Все остальные уже на борту, ждем только вас.

– Прошу прощения. Первый раз в невесомости, пока привык…

– Ничего страшного. – Перебил меня таможенник. – Так со всеми бывает. Счастливого пути.

Таможенник помог мне влететь в шатл и, посадив в кресло, пристегнул. Только теперь я смог расслабиться. Шатл беззвучно отстыковался и взял курс на верфь имени Королева. Нужно отдать должное Трубецкому, в свою честь он не назвал ни одной станции. Полчаса полета и мы уже у причала верфи, народ вылетел, и я как всегда оказался последним.