Калямбра
Шрифт:
… Хочу поделиться тем, что у нас командир, уходя в автономку, наголо постригся, да так за всю автономку волосами и не оброс. Выросла только ерунда какая-то. Так что стричься под водой не стоит. Можно больше не обрасти.
Кочетов моя фамилия.
Александр, это Ефремов Игорь, 12 лет на железе, 705К проект. Рассказываю историю.
Автономка, центральный пост, два часа ночи. Командир по кличке «Бармалей», как обычно, в кресле. Все время вянет, но вахту бдит. Первая боевая смена. Акустик (это я в те времена) монотонно бубнит через каждые пятнадцать минут: "Горизонт чист", –
В общем, тридцатые сутки плавания пошли.
Вдруг откуда-то снизу, со второй палубы раздается грохот, словно стадо пьяных слонов бежит по деревянному причалу в африканской саванне. В центральном изумление, сна как не бывало.
Стихло на секунду, потом дикий крик и еще один грохот падающего тела.
Вахтенный центрального Юрик Урбанович от одного взгляда на него капитана исчезает в люке, чтоб посмотреть, как там дела. Минут пять тишина. Напряжение растет. Потом в люке появляется голова Юрика, и он чуть ли не на карачках вползает в центральный пост. Глаза, как у средней собаки из сказки «Огниво», в два блюдца, и спазмы булькают где-то в животе. Бармалей очень удивился, увидев Юрика на карачках посреди центрального поста. А Юрик, не обращая внимания на него, продолжает ползти и давиться.
– Урбанович, в чем дело?
– Там, там, там.
– Что там, мать вашу!!!
– Коц. Коцуба.
– Что Коцуба, где Коцуба?
– Он.
– Ну?!!
– Его из каюты выкинули.
– Что еще за херня, давай его сюда!
Появляется наш управленец капитан-лейтенант Коцуба. На нем почему-то подштанники, по-простому кальсоны, тельняшка, все это невразумительного цвета, волосы дыбом, глаза бешеные.
– КОЦУБА!!! – орет командир, нарушая акустическую культуру подводников. – Какого хуя не даете ни спать, ни вахту нести?
– Я… меня.
– В рот… тебя! В рот! Мыла съели? Мыла? Или так охуели?
Тишина.
Утром на завтраке спокойно все выяснили.
Коцубе приснился сон.
А спал он в пятой каюте, на втором ярусе, справа от входа. Это такое место, больше похожее на нору суслика, чем на койку подводника, койка наполовину задвинута за рундук, а расстояние до подволока пятьдесят сантиметров. Ночник, естественно, выключен.
И снится Коцубе, что его положили в гроб и заколотили. Просыпается он в холодном поту. Ручонку тянет – слева дерево, сверху дерево, справа тоже дерево. И тут понял все наш Коцуба и начал биться не на жизнь, а на смерть. А потом орать. А вторая боевая смена все то время, что отведено для сна, резалась в «козла» и только пришла поспать. Только уснули, а здесь такое. Сережа Журашов, тоже управленец, только ростом под два метра, недолго думая, вскочил, сдернул Коцубу с коечки и, как котенка, швырнул его в проход. После этого он спокойно улегся спать и, по-моему, он даже не успел проснуться во время такого упражнения.
А Коцуба после этого несколько дней спал с включенным аварийным фонарем. Боялся еще раз оказаться в гробу.
ДЕДУШКА
Мы назвали его Дедушкой. Он был из тех командиров, которые отплавали в командирах по десять и более лет и на все жизненные штормы и шквалы привыкли смотреть с легким прищуром, практически не расходуя свою нервную энергию.
В центральном он спал. Он спал всегда,
Нас он никогда не дергал по мелочам, никогда ни во что не вмешивался, полагая, что командиры боевых частей у него лихие ребята и разберутся сами. Он был уверен: брось нас в пустыне голышом, и мы там найдем простыни и воду.
За всю свою жизнь он никого никогда не наказал.
Перед автономкой все бегали как ошпаренные, и только один капитан не суетился, сохраняя великолепное спокойствие. Подвести его считалось большим позором. Он просто не понимал, как могло так случиться, что кто-то что-то не сделал.
– Ну, батенька! – говорил он в таких случаях, и виновный был готов провалиться сквозь землю.
Лейтенантов он любил, как свою юность. Когда я, лейтенант, командир боевой части, ему что-то докладывал, виновато спотыкаясь, про что-то свое, очень мелкое, увязая в подробностях, он никогда не перебивал, но и, казалось, не слушал. Взгляд его бродил по моему лицу, присутствовал и отсутствовал. Он улыбался, приговаривая:
– Да, да, да, хорошо.
Когда я заканчивал свой доклад, он слушал еще некоторое время с таким видом, словно я должен сообщить еще что-то. Потом он находил глазами старпома и говорил:
– Надо поощрить лейтенанта. Не все у него получается, но он очень старается. Это хорошо.
Лишь однажды мы увидели его бегающим по центральному и изрыгающим фантастический набор удивительных выражений. Но все были примерно в таком же состоянии и его тут же простили.
А случилось вот что: у нас была ракетная стрельба, и во время предстартовой подготовки в ракетные отсеки стала поступать забортная вода. Тут же провал по глубине, обесточивание щитов, мелькающие, трясущиеся люди – ад кромешный. Хуже не придумаешь. И вдруг ракетчик докладывает:
– Стартует первая!
– Есть! – говорит командир.
– Стартует вторая!
– Как стартует? – до командира дошло, за аварийной тревогой он совсем забыл, что у него идет ракетная стрельба.
– Как стартует? Стой! Отставить! Назад!
– Как же назад, товарищ командир? Они уже улетели!
Это были первые ракетные стрельбы стратегических лодок, а наша, да еще и с аварийной тревогой.
Магнитную пленку решили послать в научно-исследовательский институт для изучения ситуации. Когда ее там включили, то двадцать минут с нее лился фантастический набор удивительных выражений, а в конце после "Стартует первая" прозвучало командирское: "Как стартует?"
Он давно уже на пенсии, и когда мы встречаемся, лицо его молодеет.
Он слушает нашу болтовню, любуется нами, ну совсем как дед своими внуками, подробно обо всем расспрашивает, во все вникает, глаза его сияют, и нет для него лучше минуты.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
РАССКАЗЫ ИЗ БОРТОВОГО ЖУРНАЛА
Очень хорошо знаю Люлина. Виталий Александрович замечательный человек, наш замкомдив. В море он с нами выходил не раз. Казалось, что он вообще не спит. Когда бы ни запросили его в каюте по «Каштану», всегда сразу: «Да!»