Камбрия — навсегда!
Шрифт:
А поговорка в голове снова перевернулась и пополнилась: «И есть мерсийцы, которые совсем не против того, чтобы стать бриттами!»
За некоторым исключением. Итамар, епископ Роксетерский был саксом, и саксом намеревался оставаться. Человек немолодой и, судя по тяжёлым мешкам под глазами, нездоровый, совершенно не напоминающий ни аскета Дионисия, ни богатыря Теодора, искренне скорбел об усобице между родственными народами Мерсии и Уэссекса.
— Всё от того, что короли наши — язычники, — сокрушался он. — Только в Нортумбрии христианин — так этого же мало! Вот отец Кенвалха был христианин, и подданных окрестил очень многих. Так Уэссекс и прославлялся победами!
— Над
На губах, которыми пришлось целовать волосатую лапищу, возник солёный привкус. Словно причастилась кровью… Или прокушенную губу разбередила? А письма весёлые. От Дионисия да от Окты. И если первый сумел обуздать ярость и прислал увещевание, то второй кратко заключал: дальнейшее подчинение его епархии Кентербери невозможно. Как это ни печально для коренного кентца, свара между саксами ширилась, а бритты, напротив, соединялись. Это был пока не монолит, но на кулак их силы вполне уже тянули.
Вредить или мешать пастве в её войне Итамар не собирался. Всё, что останется в истории от его оппозиции графу — несколько напоминаний о христианском милосердии в проповедях, да полные горечи строки в письмах и летописи: «Прежде бритты были развращены, многогрешны и не ведали праведности, потому Господь отдал их земли народу пусть и не знающему истинной веры, но невинному в простодушии. Теперь же среди англов и саксов брат убивает брата, камбрийские же бритты, очистившись страданием, несут знамёна свои к востоку. Потому надлежит встречать их молитвой и возвращением к благочестивой жизни, но не мечом — и тем верней остановить…»
Подобное письмо направилось и в Кентербери, к архиепископу Адеодату. Которого сам и рукоположил этим летом. Горечи в нём было — куда той полыни. Итамар упрекал младшего летами, хотя и старшего местом прелата в грехе гордыни. Желание сделаться апостолом Хвикке на чужой крови принесло большую беду и самим Хвикке, и английской Церкви.
«И будет свара перед святейшим престолом», — сокрушался Итамар. — «Сочтут нас варварами, кои мы, увы и есть… Нескоро Рим вновь утвердит за нами право поставить архиепископом сакса».
Расстроился, а тут ещё королева. Как всегда — прослышала. От камбрийки, конечно. Явилась не римлянкой, фурией. Заявила, что не желает становиться вдовой из-за итамаровых дружков. Кричала, ругалась, как базарная торговка. Когда ушла, епископ обнаружил, что передал ей в бесплатное пользование до весны десять барок. И даже грамотку в том, что делает сие одолжение однократно, подсунуть на подпись забыл. Значит, теперь королева каждый год корабли на вторую половину зимы отбирать будет. Убытки…
Королева, напротив, пришла в отличное расположение духа, обыграв очередного сакса на его же поле — в этот раз варварского права. Собралась помогать камбрийке в остальных делах, да та сама прекрасно управилась. Всё поняла — и то, что ремесленники едва концы с концами сводят. И то, что именно оттого они заносчивость показывают. Ибо кроме гордости за душой только инструменты. И те, того и гляди, продавать придётся. Однорукая не покупала и требовала — просила и взывала. Цену дала невысокую, да пристойную. Да и заказ большой. И куда деваться мастерам да мастерицам? Сговорились!
Над Глостером — недовольное мычание согнанных в город стад. Под городом стучат топоры, воины ставят частокол. Одна за другой вспухают палатки. Обычная вечерняя работа. Рождение лагеря. Пока — очень скромного. Но есть и те, кому можно от неё отлынивать. Не заносчивые ещё позавчера рыцари Клидога Кередигионского — эти как раз
Так что, хоть рыцари Клидога и отказывались согласовать действия, польза от них была. На их фоне маленькая армия Немайн, звенящая копытами по римскому тракту, не сворачивая, казалась меньшим злом. Росомаха над строем, не отвлекающемся на грабеж и фуражировки, выглядела сущей насмешкой. Саксам никто не доложил, что на одной из проповедей Немайн пообещала армии — возьмём много. Но — разом. А по мелочи пусть другие крысятничают. Что возьмёшь в деревнях? Впереди же — Глостер!
И вот он, город на восточном берегу Северна. Реку перешли, не промочив ног, да и топоры остались без работы. Урок — и ученицам, и самой Немайн, полководице начинающей. И слава — шести человек, что тянут руки к огню и с нетерпением поглядывают на котёл. Сегодня они освобождены от любых работ. А чествование — будет тихим. Пусть привыкают к особенностям новой службы.
— Вы подарили мне мост. Благодарю ещё раз. Отныне каждый из вас будет числиться как пять рыцарей. И получать соответствующие деньги. Что до тебя, Нион Вахан — ты отдала приказ, о котором я забыла. Я бы отблагодарила — да как-то неловко говорить спасибо себе. Ты — это я, но мне временами начинает казаться, что я — это ты, и никак иначе…
Нион аж покраснела. Барды-аннонцы переглянулись.
— Я не понял, — спросил один, — а при чём тут мост?
Спросил беззвучно. Теперь игры в аквариум начинались просто в присутствии сиды. Что поделать, права говорить: «Я — это ты!» барды пока не заслужили. Для этого нужно получить следующее звание, пророческое. Причём со специализацией по Неметоне. А другого знака отличия Немайн пока не придумала.
— Сейчас расскажу, — сида зябко охватила предплечья ладонями. Это людей костёр на открытом воздухе спасает от холода. А сиду колотит! Полтела прогрелась — и организм решил, что не стоит тратить ограниченный запас топлива на обогрев. И другая половина — мёрзнет, как ни повернись! А палаток поставить не успели. Можно, конечно, уйти от костра подальше, но не мёрзнуть же десятерым ради одной. — Хотя нет… Хочу услышать, как поняли ваш успех ученицы.