Камень-обманка
Шрифт:
Китайца не было в Иркутске полгода. В дом он явился ночью. В оборванном и истощенном человеке трудно было узнать слугу ювелира. Одежда на Лю висела клочьями, лицо, изъязвленное мошкой, казалось, уже не удастся отмыть от грязи. Однако слуга по-прежнему был молчалив, спокоен, ни на что не жаловался.
Он сообщил: Чашу не нашел, найти ее одному невозможно, надо сколачивать артель. Только много малых ручейков вырастят большую реку.
Ювелир счел, что слуга говорит разумные вещи, и стал понемногу готовить припасы и оружие, исподволь подыскивал людей.
Грязнов узнал об
— Мешок желаний не имеет дна. Так, кажется, полагают ваши соотечественники, господин Куросава. Однако хочу предупредить: я способен сердиться.
— Господин Грязнов шутит? — улыбнулся японец.
— Нет. Вы послали Лю на Шумак, ничего не сказав мне.
Ювелир снова оголил зубы в улыбке.
— Виселица за кражу редьки! Право, напрасно. Лю молод и хотел попытать счастья. Он шарил золото — так. Но это — не Чаша.
— Хочу верить вам, Куросава-сан, — сдерживая раздражение, произнес торговец, — хотя впервые слышу о старателе, уходящем в тайгу без лотка, лопаты и кайлы. Вам, вероятно, известно: я сам перекопал немало песка.
Японец похрустел пальцами, закурил, покачал головой.
— Мне вспоминается одна притча, господин Грязнов. Она не имеет отношения к нашему разговору. Я просто хочу отвлечь вас от напрасных огорчений. Итак. Пошло дерево к богу жаловаться на топор. Бог сказал: «А у топора рукоятка деревянная». Не правда ли, забавно?
— О да! Кстати, о топоре. Верно говорят: «Топор, построивший дом, за порогом стоит». Я не люблю стоять за порогом.
— Конечно… конечно… Однако пора подкрепиться.
Куросава позвонил. Появился слуга.
— Вина и поесть, — попросил хозяин. — И разделите с нами ужин, Лю.
Китаец принес саке и еду, сел за стол, разлил водку по рюмкам.
Грязнов нахмурился. Третий ни к чему. Старик умышленно тащит парня за стол, чтоб заткнуть рот гостю.
И Куросава, и Грязнов, скрывая сведения друг от друга, достаточно полно знали, кто такой Лю Джен-чан.
Китаец, которому едва ли исполнилось тридцать лет, был уже, по выражению русских, «стреляная птица» и «тертый калач». Еще два года назад он нес на себе обязанности батоу большой артели, искавшей женьшень. Удача сопутствовала Лю, и он нередко приносил корни сибирским и маньчжурским купцам.
Два лета назад молодой человек появился в Иркутске и продал приятелю Грязнова купцу Второву десять крупных корней. Прежде, чем вернуться домой, Лю навестил Куросаву: принес ювелиру небольшую партию золота.
Уплатив деньги, японец побарабанил пальцами по столу, сказал:
— У меня плохое известие, господин Лю. В Маньчжурии вас ищет полиция. Бесследно исчез член вашей артели… Кхм… После вполне удачного промысла.
Китаец долго молчал.
— Что вы предлагаете? — наконец спросил Лю.
Куросава пожал плечами: он может дать достойному человеку всего лишь место слуги в своем доме. Больше — увы! — нечем помочь.
Лю остался в Иркутске.
Нет, Куросава не считал себя наивным человеком и не думал, что корневщик будет верен и предан ему. Но деваться китайцу все равно некуда, и он волей-неволей должен тащить телегу хозяина. А Куросаве требовался
Минувшим летом ювелир и торговец сколотили небольшую артель для похода на Шумак. Было решено, что ее возглавит Хабара — наиболее порядочный и сильный человек из тех, кого удалось подрядить.
Беседуя с таежником, и Куросава и Грязнов всячески старались разжечь слух о каре, которая может обрушиться на голову Гришки за прошлое отца. И оба нимало удивлялись тому, что Хабара верит этой угрозе, придуманной ими загодя.
Короче говоря, в конце лета артельщик увел старателей в Саян. Однако зимой в Иркутске появился Дин. Сначала Куросава сильно огорчился. Он полагал, люди уже на месте, ищут Чашу, а выходит, они толкутся на Китое, бог знает зачем. Дин объяснил: их задержали ранние дожди. Кроме того, у артели вышел припас, к ней прибились женщина и офицер — и еду приходится делить на пятерых. Что же делать: опасно идти на Шумак, не пополнив мешки провиантом и патронами. Нужна, разумеется, и зимняя одежда.
Услышав вздох Куросавы, Дин поспешил успокоить хозяина: нет, люди не предавались безделью, а били шурфы. Старик — вот, пожалуйста, — принес господину немного песка.
Куросава и Грязнов сочли доводы Дина разумными. Они готовы были снабдить артель всем необходимым, однако пожелали узнать, что это за типы — женщина и офицер?
Услышав от старика, что Кириллова — дочь известного золотишника и сама много лет ходила за фартом, а офицер — беглый казак, японец удовлетворенно покачал головой. Да, да, он полагается на Дина, как на каменную стену. Славу богу, они не первый год в один уголек дуют. А это что-нибудь да значит!..
Встретились они — Куросава и Дин — незадолго до революции, в Харбине, куда ювелир приезжал за партией карманных серебряных часов.
Дину не везло, он перепробовал десятки профессий, и ни одна из них не сделала его состоятельным. В юности он ходил на лов креветок и трепангов, плавал матросом на каботажных шхунах, возил чай по Кяхтинскому тракту, строил железную дорогу между Шучанг-шу и Чай-пингом, искал золото в Куньлуне, по малым рекам Хатанского округа, на юге Сибири.
Став старше, пытался искать драгоценные камни на юге Юннана, копал самородное серебро в Ганьсу, но все без успеха, и было много ночей, когда он с трудом засыпал от голода.
Десять лет ушло на корневку в Северной Маньчжурии. Первые два года он покорно влачил жалкое звание цупаншэна — человека, который ни разу на веку не вырыл женьшеня.
Потом посветила маленькая удача — нашел около десятка трехлистных растений — «тантаза», и снова месяцы и годы невезения и разбитых надежд.
Дин обычно уходил на корневку раньше других, еще в конце июня, и его маленькая гибкая фигура все лето мелькала на склонах поросших деревьями сопок. В юйбу — переднике из просмоленной материи — он обходил одну сопку за другой, но бездействовал в его руках панцуй даоцза, складной самодельный нож с рукояткой из рога косули, и пустовал баоцза — коробок из кедровой коры, в который он мечтал спрятать редкую находку.