Камень-обманка
Шрифт:
Смерть будет рядом с ним и завтра, она была с ним вчера, когда он сидел в одиночке иркутской тюрьмы, куда его бросила гнусная и злобная власть, названная именем человека, шагавшего сейчас за его спиной. Власть, которая вобрала в себя все, что было в стране самого подлого, самого ненавистного народу в тот час, когда труд поднялся на плутократию.
Чрезвычайная комиссия только начала следствие, предстояло еще многое сделать, чтобы пригвоздить к столбу позора «колчакию» и Колчака. Но в планы ревкома и комиссии вмешались орудия Войцеховского —
И вот экс-правитель отмеривает свою последнюю версту. Вполне возможно, Колчака попытаются отбить заговорщики, и Чудновский погибнет, выполняя долг. Но что бы ни случилось, он успеет разрядить наган в осужденных. Что бы ни случилось.
…Где-то неподалеку, вероятно, между кладбищем и женским монастырем, разорвался крупный снаряд. Чудновский подумал, что это последний жалкий салют Войцеховского своему правителю.
Наконец подошли к Знаменскому кладбищу. Чудновский взглянул на часы, было без четверти пять. Он приказал охране остановиться. Конвой разомкнул кольцо и вывел осужденных к подошве горы, на которой мерцали кресты погоста. Невдалеке поблескивала льдом Ушаковка.
Чудновский выстроил солдат в одну линию и обратился к ним с коротким словом. Он говорил о преступлениях этих двух людей, об их бесчинствах и зверстве, о смерти, к которой их приговорила революция.
Затем конвой по команде, загнул края шеренги, образовал полукруг и вскинул винтовки.
И в морозном воздухе прозвучала негромкая команда, которую, однако, услышали все:
— По врагам Революции и России — огонь!
Прогремел залп, и через короткий промежуток — еще один.
Комендант тюрьмы подошел к Бурсаку.
— Куда девать трупы?
Из шеренги выскочил чернобородый дружинник с длинными руками, крикнул, скаля зубы:
— В Ангару их, богатеньких! К рыбам на верхосытку!
Бурсак сухо кивнул головой. Тотчас к подошве горы подъехали розвальни, трупы положили в холщовые мешки, и лошадь, мотая закуржавевшей головой, потащила сани к Ангаре.
Остановились возле женского монастыря, и все спустились к реке по тропинке, которую протоптали обитательницы монастыря.
Во льду была прорубь, уже успевшая покрыться тонким ледком.
Пока дружина расчищала дыру, чернобородый вертелся возле Чудновского, наконец сказал чекисту:
— Теперь их высокоблагородию шапка ни к чему. Имею желание обменяться с покойничком. Можно?
— Фамилия? — мрачно поинтересовался Чудновский. — Кто такой?
— Мефодий Дикой, — отозвался дружинник. — Левым есером записан. Так можно шапочку реквизировать или отказ?
Чудновский подошел вплотную к Дикому, рванул его за отворот шинели, но в ту же секунду резко убрал руки.
— Я тебе покажу шапку, дурак!
Дикой отошел за спины дружинников, негромко выругался.
— Начальство — всегда начальство, разве ж оно бедного понимает? Шапку, вишь, пожалел для человека, идол!
Мешки спустили в прорубь, и конвой, закинув винтовки за плечи, построился в два ряда.
Шагая
Зашли в тюрьму. Быстро оформили бумаги и отпустили дружину.
В семь часов утра Чудновский явился к Ширямову. Сев рядом с председателем ВРК, он протянул ему лист с приговором.
На его обороте темнела запись чернилами, сделанная рукой Бурсака:
«Постановление Военно-Революционного Комитета от 6 февраля 1920 года за № 27 приведено в исполнение 7 февраля 1920 года, в 5 часов утра, в присутствии председателя Чрезвычайной следственной комиссии, коменданта города Иркутска и коменданта иркутской губернской тюрьмы, что и свидетельствуется подписавшимися.
Пытаясь расцепить слипающиеся веки, Чудновский спросил:
— Я могу идти, Илья?
— Иди, — кивнул председатель ревкома. — Однако постой. Только что я говорил с пленным офицером. Он сообщил: каппелевцы сошли с Московского тракта, пересекли железную дорогу и бегут к Байкалу. Мы, кажется, выиграли без крови этот бой, Самуил Гдальевич!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НИКТО НЕ ПРОСИЛ ПОЩАДЫ
ГЛАВА 4-я
БЕШЕНАЯ СОБАКА УНГЕРН
Совершенно невозможно было понять, почему Унгерн, этот человек, ненавидимый своими, вероятно, не меньше, чем врагами, остановил выбор на нем, Россохатском. Полусумасшедший фанатик, садист без жалости и размышлений, Унгерн, кажется, во всем мире был назван «черным бароном», и его зловещая тень легла на тысячи людей, обманутых и погубленных им.
В конце сентября двадцатого года Россохатский, уже неделю командовавший казачьей сотней второго полка, прискакал в штаб дивизии с пакетом от полковника Хоботова. Части Азиатской конной дивизии барона были на марше: уйдя из Даурии и пробившись через русскую границу, они теперь шли в аймак Цецен-Хан, восточнее Урги [14] .
Передав донесение адъютанту Унгерна Еремееву, Андрей собрался в обратный путь. Но тут его окликнул адъютант и велел идти к генералу.
14
Урга — столица Монголии. Ныне — Улан-Батор.