Камень огня
Шрифт:
— А если я помогу вам, ваше милостивейшее величество, какова будет награда?
— Награда? — хмыкнул король. — Я должен был догадаться, что к этому идет. Чего же ты просишь, мудрейший? — с издевкой спросил он, но чародей отринул насмешку.
— Камень, — недрогнувшим голосом произнес Палатон. — Если я украду его и предоставлю вам Сизали, вы отдадите мне в награду Камень.
— Вот как? Отдам?
В комнате повисла гнетущая тишина, разорванная внезапно благодушным смехом короля.
— Забирай свою колдовскую игрушку, она мне не нужна. Я-то боялся, что ты попросишь золота, или драгоценных камней, или земли, или
— Нет, спасибо, ваше милостивейшее величество. — Палатон сдержанно поклонился. — Только Камень.
Только Камень…
— Можете передать королю, Камень будет в сохранности.
Палатон открыл дверь и остановился, придерживая ее рукой. Лорду Рахману не оставалось ничего иного, как удалиться.
— Если Ишия вернет себе Камень… — молвил он напоследок, но чародей перебил его.
— Принц не вернет Ишии Камень. Если он со своим вором или кем-нибудь еще явится сюда, с ними управятся, не бойтесь. Планы его милостивейшего величества по захвату Сизали не будут разрушены.
Слуге, ждущему в коридоре, он приказал:
— Проводи его светлость, — и плотно закрыл дверь. Завоевательные планы короля вообще не интересовали Палатона. Двое из троих, покушающихся на Камень, интересовали его еще меньше, хотя он примет меры для лучшей охраны дома. Третий — чародейка — располагает потенциалом, который следовало прощупать; но, даже обладая силой, девчонка слишком юна, чтобы представлять опасность.
Знание — вот абсолютное оружие, ибо власть без него пуста, а физическая сила жестока и слепа. Девять Чародеев Девяти потратили девять лет, чтобы создать Камень. Пока что Палатон получил доступ лишь к минимуму его силы, но и эта крошечная доля показала ему множество дверей, которые откроются перед ним.
Короли и принцы, чародеи и воры — ничто больше не интересовало его. Только Камень.
— И не спорь, юная леди.
Аба крепко схватила Чандру за руку и потащила из комнаты.
— Ты будешь сидеть в саду, нравится тебе или нет, — заявила она, выталкивая девушку на лестницу. — Где это видано — столько дуться! Две полные девятидневки — этого кому угодно хватит. Я знаю, ты не хочешь выходить замуж за Дарвиша, но он принц и красив, а скольким девушкам приходится довольствоваться меньшим! Вон твоя кузина — вышла замуж за человека, которого и видела всего-то два раза, да к тому же толстого. А теперь они живут так ладно, будто сами Девять выбрали этот союз, и твоя кузина, да простит меня Одна, что говорю это, скоро перещеголяет своего муженька в объеме талии.
Аба вывела надувшую губки подопечную наружу. От нее не ускользнуло, что походка девушки, когда-то воздушная, теперь стала тяжелой, даже волосы ее казались тяжелыми и пыльными — в полном соответствии с угрюмым настроением.
— Сядь тут и позагорай. Немного солнца пойдет тебе на пользу: может, ты посмотришь на все другими глазами и я получу обратно ту Чандру, которую вынянчила.
Голем, обладая в лучшем случае зачаточным разумом, тихо сел на каменную скамью, засунув ноги между резными троллями, поддерживающими ее углы.
— Гм, да… — Ловя конец вуали, развевавшейся на ветру, будто огромная лиловая
Голем сидел. Он не слишком задумывался над своим существованием, но заметил разницу между этим местом и тем, где просидел так долго, и это место понравилось ему больше. Это место подходящее.
Он продолжал сидеть, а ветер тем временем усилился и пригнал тучи, затмившие солнце. Голем не пожелал где-нибудь укрыться, когда первые капли испещрили каменную скамью темно-серыми пятнами. Он остался там, где был, даже когда тучи сбросили свою ношу и сад задрожал под шквалом дождя.
— О Девять Наверху и Одна Внизу! — Аба щелкнула языком, глядя из окна. Ее упрямица; конечно же, насквозь промокла. — Дуться — это одно, но я думала, ей хватит ума спрятаться от дождя. Она как пить дать захворает и умрет! — Няня подошла к самому краю крыльца, так что брызги попадали на вуаль, и крикнула своей питомице, чтобы немедленно вернулась в дом.
Никакого ответа.
— Делаешь вид, что не слышишь, да? — Аба сверкнула черными глазами и, плотнее завернувшись в покрывала, вышла под дождь. — Это тебе даром не пройдет, моя девочка, — пробормотала она, неожиданно вляпавшись в глубокую лужу.
— Чандра!
Снова никакого ответа.
Протянув руку, Аба схватила девушку за плечо и грубо встряхнула.
На ее пронзительные крики сбежались стражники и слуги, но им не сразу удалось понять, что кучка земли, быстро превращающаяся в грязь под струями дождя, это все, что осталось от их госпожи.
Лорд Балин ждал возле конюшен, когда ему приведут оседланного коня, и в эту минуту примчался гонец на взмыленной, хромающей лошади.
«Он в ливрее моих цветов». Лорд Балин нахмурился, глядя на мокрую форму, от которой поднимался пар. Дождь кончился, и, хотя было далеко за полдень, солнце палило. Гонец тем временем спрыгнул с седла; и рухнул на колени у ног своего господина.
— Милорд… — выдохнул он, — леди Чандра…
Сильные пальцы вонзились в форменную тунику и рывком поставили стражника на ноги. Налет рассеянности тут же исчез из глаз лорда Балина, а голос обрел твердость, которой не было шесть долгих лет.
— Что с моей дочерью?
— Сражена колдовством, мой господин. Вы должны ехать не…
Внезапно отпущенный, гонец умолк на полуслове, так как его господин побежал к конюшне, выхватил у изумленного конюха поводья своего гнедого жеребца, вскочил в седло и быстрее ветра умчался со двора. Стражники бросились к лошадям — догонять.
«Одна Внизу, только не моя дочь», — билось в голове лорда Балина под стук копыт. Образы живого, смеющегося ребенка, которым она была, и молчаливой девушки, которой она стала, неслись друг за другом вокруг воспоминаний о его покойной Марике, и в первый раз за шесть лет живая стала важнее мертвой. «Одна Внизу, только не моя дочь».