Камень Света

Зинделл Дэвид

С этими словами он отыскал корочку хлеба и взял ее в руку, словно собирался покормить белку.

– Но ведь на самом деле ты его не видишь? – удивился Мэрэм.

– Разумеется! Альфандерри никогда не ел тиманы, – ответил мастер Йувейн.

– Конечно, вижу! Он просто стеснительный. Давай, Огонек, ничего тебе от хлеба не будет.

Чтобы доказать это, Альфандерри откусил большой кусок и придержал губами. Потом поднял руку, словно приглашая Огонька прыгнуть на нее и взять

кусочек хлеба у него изо рта.

Как ни странно, Огонек сел к нему на ладонь. Спиральные переливы его тела озарились сиреневыми искорками.

– Ха! – сказал Кейн. – Он понимает больше, чем мы думали.

– Конечно, – сказал Альфандерри, проглатывая хлеб. – Если эти волшебные существа примут у тебя еду, то должны выполнить три желания.

– Огонек вообще-то не способен есть, – сказал Мэрэм.

– Разумеется, способен! И ест! Разве вы не видите?

– О, я, наверное, отвернулся, – усмехнулся Мэрэм. – И какие у тебя желания?

– Мое первое желание состоит в том, чтобы Огонек выполнял все мои последующие желания.

– Это нечестно! – воскликнула Атара.

– А второе желание – чтобы мы совершили невозможное и отыскали камень Света.

– Уже лучше, – улыбнулась она.

– Мое третье желание заключается в том, чтобы мы свершили действительно невозможное и рассмешили Кейна.

Кейн сидел у огня, мрачно глядя на Альфандерри, и своей неподвижностью мог соперничать с каменной статуей.

– Итак, э-э… тимпимпири способны на многие фокусы, магические и обыкновенные. Прошу, смотрите внимательно или все пропустите.

Альфандерри, как выяснилось, был искушен не только в музыке и пении, но и в искусстве пантомимы. Он стоял, глядя на раскрытую ладонь, и разговаривал со Огоньком, пытаясь уговорить невидимого друга устроить для нас представление. Все это время его лицо принимало различные выражения, меняясь так же легко, как тесто в руках Лильяны. Потрясающая подвижность его лица и неожиданные комические нотки в голосе заставили захихикать всех, кроме Кейна.

– Ну, Огонек, ты ел нашу еду и теперь должен нам служить, – произнес Альфандерри голосом высокомерным и строгим, как у короля Киритана. – По моей команде перепрыгни на другую мою руку.

Альфандерри повел левой рукой вверх от себя, потом посмотрел на правую, где сидел Огонек.

– Ты готов?

Потом его лицо вдруг изменилось и сделалось мягче. Голос тоже смягчился и стал совершенно женским. Когда он заговорил, это был голос королевы Дарьяны.

– Разве тимпимпири раб? Отпусти его!

Тут лицо и голос Альфандерри стали как у короля Киритана:

– Здесь кто король, ты или я? – Он посмотрел на ладонь. – Когда король велит прыгать, прыгай!

– Король велел прыгать… Прекрасно, прыгай! – раздался голос королевы Дарьяны.

В ту же секунду Огонек взлетел с правой

руки менестреля и сияющей полосой перенесся на другую. А Альфандерри вновь превратился в короля Киритана: его лицо побагровело, глаза широко раскрылись из-за недовольства королевой и выпучились, как шары.

Тут каменная сдержанность Кейна неожиданно дала трещину. Слабая улыбка скользнула по его губам.

– Огонек, быстро прыгай! Прыгай снова, прыгай сейчас!..

Огонек перелетал с одной руки на другую, туда и сюда, как сияющая радуга.

Все, кроме Кейна, смеялись от души. Неподатливость Кейна, наверное, огорчила Альфандерри – он прекратил шутить.

– Что же может заставить тебя рассмеяться?

– Пусть он покрутится у тебя на носу, – глазом не моргнув, ответил Кейн.

– Это унизит наше достоинство, – заявил Альфандерри, снова превращаясь в короля Киритана. И продолжил уже в роли королевы Дарьяны: – Может быть, он покрутится на моем носу? Давай, Огонек, я так хочу…

– Довольно! – воскликнул Кейн, указав на Огонька, вертевшегося рядом с его рукой. – Тимпимпири реальны . Они водятся в лесах локилэни.

– А кто такие локилэни?

– Маленький народец лесов. – Кейн приложил руку к груди, словно измеряя чей-то рост.

– Я думаю, что у них длинные уши, как у кролика, и зеленые лица. – Альфандерри подмигнул Мэрэму. – Видишь, я заставил его пошутить!

Кейн снова указал на Огонька.

– Это не шутка. Не знаю почему, но он, похоже, слышит тебя и делает, что ты велишь.

– Неужели? Тогда пусть он повертится на моем пальце. – Альфандерри поднял палец к звездам. – Вертится?

Не успел менестрель произнести эти слова, как Огонек подлетел и обернулся вокруг его пальца, как драгоценное кольцо.

Альфандерри нагнулся и взял свой рюкзачок, лежавший в ногах спальника. Оттуда достал иглу и поднял ее в свете костра.

– А теперь, полагаю, он танцует на кончике иглы?

Прекрасно удерживая равновесие, Огонек быстро закружился на кончике иглы.

– Ну а теперь, конечно, он кружится у меня на носу?

Чтобы подчеркнуть комичность своих слов, Альфандерри скосил глаза, будто наблюдая за мухой у себя на кончике носа. И там, невидимый для него, возник Огонек, исполняя дикий блистательный танец.

Это уже было для Кейна слишком. Трещина в его упрямстве неожиданно расширилась до размеров бездонной пропасти. Лицо прорезала широчайшая улыбка, и его объял дикий хохот. Он просто не мог остановиться – упал на колени, корчась от смеха, из глаз потекли слезы. Я думал, что разверзнется земля – смех, сотрясавший его, был больше похож на землетрясение, чем на человеческое чувство. Казалось, что от Кейна исходили клубы огня и дыма, гром и молнии. Он лежал на земле и долго смеялся, держась за живот.