Камень третий. Дымчатый обсидиан
Шрифт:
— …Давно пора было их подружить, — сказал Орион Джовиб, обернувшись к Кангасску.
…Пустой тренировочный зал был погружен во мрак, и с высокого смотрового балкончика был виден лишь островок золотого света: развесив вокруг себя Южные Лихты, отгородившись от всего мира сразу, дети с увлечением читали что-то сказочное, из той самой книги…
От Лайна так и веяло преданностью и восхищением, когда он бросал взгляд на Милию, которая была его старше и выше… Орион не мог смотреть на сына без улыбки; Кангасск же был задумчив.
— Да… — запоздало отозвался он.
— Слушай, мне не нравится, когда у тебя взгляд такой… — прищурившись, произнес Орион. Отблески детских Лихтов светились в его глазах искорками. — Вообще, я понял, когда у гадальщика такой взгляд, не жди ничего хорошего…
— Ну что ты! — отшутился Кан. — Нет, у этих двоих все будет хорошо.
— Ты сказал «У этих двоих»? — мореход поймал его на слове. — Кажется, я тебя понял…
— Я что, прозрачный? — тихо и несерьезно возмутился Кан. Кажется, он уже говорил это однажды.
Орион не ответил, лишь многозначительно улыбнулся в ответ.
— Ну что, спустимся к ним? — спокойно осведомился он.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Кангасск. — Они тысячу раз звали меня на свой «Вечер сказителей», я все отказывался… пора бы и посетить.
— Вечер сказителей? — Орион весело хмыкнул. — Ишь как красиво назвали свои посиделки!.. Ну пошли…
Кангасск засветил пару Лихтов
— Как здорово, что ты пришел, папа! — Милия даже в ладоши хлопнула от радости.
— Почитай нам что-нибудь, — с теплом произнес Кан, присаживаясь рядом.
— Хорошо! — бодро отозвалась девочка. — Дядя Милиан всегда выбирал так…
С этими словами она добросовестно зажмурилась и открыла книгу наугад… У Кана сердце кольнуло, когда он это увидел… достаточно вспомнить, что письма Максимилиана он и сам читал так же. Причем, каждое письмо оказывалось подходящим…
— Читаю! — объявила Милия.
…Мрачная сказка — тихим напевным детским голоском…
Есть мир далекий, мир иной, где в небе две луны. От моря там подать рукой до сказочной страны. И ту страну в недобрый час увидел я во сне: там о беде пророк кричал и дело шло к войне. Как две луны на небе том восходит из-за гор, так правили страной вдвоем два брата с давних пор. Я их имен до сей поры не вспомнил наяву. Я лучше Первым и Вторым двух братьев назову. И если Первый был король и правил на земле, то незаметен был Второй — как тень при короле. Да, был тираном первый брат, но тот, кто из теней смотрел, опасней был в сто крат, коварней и страшней. Страна такая — злой сосед; пришел войне черёд. И Первый на виду у всех — в бой армии ведет. Громит чужие города, пленит детей и жен. Он на виду у всех всегда и всеми проклят он. Дела Второго не видны, как смертоносный яд. Шпионы, воры, колдуны ему благоволят. Они являются везде, где их никто не ждал. Не раз в ночи такой злодей ворота открывал. Врывался враг, и град тонул в безжалостном огне… Казалось, как плохому сну, не знать конца войне. Меняли облик колдуны; царил повсюду страх. Бывало, другом в дни войны прикидывался враг. Но вот в печальный год потерь нашелся свой герой, в бою безжалостен, как зверь; фанатик и святой. Он королю другой страны на верность присягнул; переломил он ход войны, надежду всем вернул. Златой грифон всегда при нем — зверь множества легенд. Сияет меч его огнем; он сам — оживший свет. Крушит врага в бою герой, могуч, непобедим. И той же раненых рукой врачует паладин. Но смерть оставила печать на благостном челе; ему жизнь мирную начать нет права на земле. Гадалка молвила, смотря в огромный черный шар: «Цена победе — жизнь твоя, несчастная душа». «Что ж, я готов,» — сказал тогда герой, потупив взгляд… И вот уже недолго ждать, последний— Что такое, папа? Тебе сказка не понравилась?
«Второй». Кровавое слово на снегу… Вот что ты хотел сказать, Макс Милиан…
Откуда приходят сказки? Уж не оттуда ли, откуда и вещие сны?..
Иносказанно, перевернуто, запутанно… но суть…
— Понравилась, — поспешил отозваться Кангасск. — Просто я вспомнил Макса Милиана…
— Мне тоже грустно его вспоминать, — Милия опустила взгляд и вздохнула, бережно прижав к груди любимую книгу. — А еще мне кажется, он похож на этого героя из сказки. Дядю Милиана, наверное, тоже обманул кто-то… он был так уверен, что не вернется…
Кангасск не нашелся с ответом. Минута молчания в память об ушедшем герое получилась сама собой…
Глава сорок шестая. Терпкий привкус
Тяжелый плащ, подбитый мехом белого волка… меховые сапожищи… легкий кожаный костюм — сняв зимний плащ, в таком можно ходить дома…
Наслаждаясь уютным, добрым теплом, которое хранила его северянская одежда, Кангасск Дэлэмэр с легкой грустью подумал, что уже мало похож на кулдаганца. Даже густой пустынный загар давно сошел — теперь он, потомок Дэл и Эмэра, бледен лицом, как настоящий северянин. И тепло… он научился ценить тепло, тогда как для пустынника ценнее всего прохлада.
…Над Башней сиял великолепный зимний день. Солнце грело скупо, но светило с праздничной яркостью, заставляя искриться снег и края нежных перистых облаков. Столь чудная погода выманила из серых стен не одного лишь Кангасска.
Возле самой Башни играли в снежки местные ребятишки. Их было немного: Милия, Лайнувер, да несколько их юных приятелей-драконов, которые в человеческом облике выглядели не старше, чем на двенадцать лет.
Студенты и некоторые молодые ученые, также высыпавшие на улицу, подошли к развлечению более основательно: занялись постройкой двух снежных крепостей, явно замышляя потешную войну. Впрочем, не каждого прельстило подобное занятие: со стороны гор ветер то и дело доносил радостные вопли тех, кто отправился кататься там на лыжах.
Средь этого праздника жизни чинно бродили ученые дамы и мужи; не иначе, вели беседы о судьбах мира и чистой науке.
А Кангасск… он чувствовал себя островком посреди реки, и это было одинокое чувство. Как Орион и Астэр тысячи лет живут с таким?.. Впрочем… они есть друг у друга, им куда проще…
Входные двери Башни сегодня не закрывались: все время кто-то слонялся туда-сюда. Мимо Кангасска прошли Нирк Мисаль, его сестры и толпа старших учеников… Кан через полчаса уже устал здороваться; к тому же, он не знал по имени половину людей их тех, кто его столь сердечно приветствовал.
Но вот в дверях появилась Карина, и оба Ориона шли рядом; муж — по правую, сын звезд — по левую руку. Маленькая Мералли, завернутая в меховой плащ (а то и в два, судя по тому, какой внушительный и пушистый получился сверток), весело попискивала на руках у матери. Воистину, день выдался прекрасный. И Карина с дочкой, такие счастливые, давно не вспоминают, как прошлись по краю смерти каких-то три месяца назад…
Кан приветствовал всех как можно сердечнее, но, похоже, грусти своей ему полностью скрыть не удалось.