Камень. Книга восьмая

Минин Станислав

Когда он успел подойти? Впрочем, наплевать…

За спиной деда стоял мой отец и тоже демонстрировал желание знать ответ на этот вопрос.

— Как я? Не знаю… — и пожал плечами.

— Уже разговариваешь, и то в гору, — кивнул дед. — Мне какие-нибудь слова утешения надо сейчас говорить, или это бесполезно?

— Бесполезно.

— Что Печорские сказали?

— Что Вику домой заберут и о похоронах известят.

— Не пробовали тебя… виноватить? А то старший Печорский на эмоциях может…

— Не пробовали, — меня начал напрягать этот беспредметный разговор.

— Ты,

Лешка, главное, не вини себя, — продолжил тем временем дед, — это судьба или, если угодно, Господь посылает тебе испытания…

— Убивая при этом моих близких? — поморщился я. — Обалденное испытание!

— И тем не менее… Я, Лешка, в свое время на войне кучу людей на верную смерть послал, да и в относительно мирные годы тоже. И со многими из этих людей дружил… Тоже, как и ты, терзался, поначалу спать не мог, да и сейчас они все мне во сне являются… Но рук я, Лешка, не опустил, стиснул зубы и продолжил жить дальше. Так уж устроена наша жизнь, и мы ничего с этим поделать не можем.

— Деда, ты же понимаешь, что это пустые разговоры… — отмахнулся я. — Лучше принеси мне еще бутылку коньяка. — И уселся на подножку скорой.

Дед переглянулся с отцом и кивнул:

— Хорошо.

И только они собрались уходить, меня как прорвало:

— Знаете, почему только я виноват в смерти Виктории? А я вам скажу! Помните то похищение Ани Шереметьевой? Те фотографии Вики и Леси, разбросанные по всей машине княжны? Этими фотографиями Тагильцев и Бирюков, суки рваные, конкретно давали мне понять, кто именно пострадает, если я вовремя не сдохну! А я, дебил малолетний, на это предупреждение тупо забил! Просто забил! Что мешало после этого конкретного случая отправить Викторию с Алексией куда-нибудь подальше от Москвы, как после похищения хотел сделать с Аней умный князь Шереметьев? Вот что мешало? А я вам отвечу! Просто меня все устраивало! Все нравилось! И не хотелось ничего в этой охеренной, чтоб ее, жизни менять! И думал я, как всегда, только о себе и ни о ком больше! Вот и довыеб@вался! А Вика сейчас лежит мёртвая, являя собой молчаливый упрек моей глупости, самонадеянности и эгоизму!

Дед с отцом только осуждающе покивали головами, и первый спросил:

— Просьба насчет коньяка еще в силе?

— Да.

— Скоро принесу…

***

— Ты чего явился, Виталий? — поинтересовался у Пафнутьева нахмурившийся император. — Жить надоело? И ты таким оригинальным способом решил самоубиться?

— А мне все равно, государь… — поклонился тот императорской чете. — Когда-то же надо за собственные проколы отвечать, а не в кустах на заднице отсиживаться. Да и Алексей Александрович насчет моего присутствия выразился вполне конкретно.

— Смелый, значит? — хмыкнул император. — Отчаянный… на всю голову? Ну-ну. Тогда иди с богом. Если умудришься не получить множественных травм, несовместимых с жизнью, постарайся свести разговор к состоянию Кузьмина и Белобородова, может, хоть это Лёшку от всей этой херни отвлечёт.

— Будет исполнено, государь, — Пафнутьев опять поклонился и с невозмутимым видом направился в сторону скорой.

Дернувшегося было за другом старшего сына император остановил жестом:

— Не

стоит, Саша, пусть будет как будет…

А сам повернулся к князю Пожарскому и глазами показал в сторону удаляющегося Пафнутьева.

***

— Виталий Борисович, надеюсь, с Алексией все в порядке? — Он кивнул. — Ну, теперь ей, слава богу, уже никто не угрожает. Пригубите? — я протянул Пафнутьеву уже ополовиненную бутылку коньяка, который только-только начал оказывать на меня нужное действие.

Он отрицательно помотал головой:

— Нет, спасибо… Алексей, прими мои самые искренние соболезнования… И… не доглядел я…

— Виталий Борисович, бросьте! Уж против покойного Бирюкова у вас шансов практически не было, но вы же все равно Вику каким-то образом прикрывали?

— Прикрывал, но, видимо, недостаточно, — кивнул он. — Троих обнаружили в коматозе, один погиб…

— И ещё одна смерть, и снова из-за меня, — прошептал я. — Что ещё успел натворить покойный батюшка Бирюков?

— Больше ничего… кроме Вики. Судя по тому, что ты рассказал ранее государю с государыней и твоему отцу, а также по заключениям врачей скорой помощи и наших специалистов, эта тварь подстраховалась и Викторию… убила ещё до телефонного разговора с тобой, характер травмы и соответствующие следы на шее жерт… Виктории это подтверждают. Да и вероятность подобной травмы при такой легкой аварии приближается к нулю.

— Виталий Борисович, вы же сами понимаете, это ничего не меняет.

Пафнутьев эти мои слова проигнорировал и продолжил:

— Судя по отчетам колдунов «Тайги», они Бирюкова даже почувствовать не успели…

— Кто бы сомневался… — пробормотал я. — И они даже не предполагают, как им сильно повезло, что они Бирюкова почувствовать не успели, иначе…

— Колдуны предполагают, что Бирюков до самой своей смерти использовал защиту, против которой они бессильны. И, Алексей, что самое характерное, наши колдуны в один голос заявляют, что не чувствовали они и тебя, за исключением гнева.

— Неужели? — поморщился я.

— А вот от твоего гнева пострадавшие всё-таки есть. Во-первых, это практически все твои дворцовые и совсем чуть-чуть бойцы «Тайги», и во-вторых, Ваня с Прохором. И если Ваня кое-как оклемался, то твоему воспитателю серьезно досталось, до сих пор без сознания валяется.

— Прохором и Ваней я займусь, как только здесь все закончится. — И хлебнул коньяка. — А сейчас, Виталий Борисович, мне хотелось бы побыть с Викторией…

***

— Вова, ты со своими простился? — не отрывая глаз от дороги, поинтересовался у друга отец Василий.

— Можно и так сказать… — вздохнул тот. — А ты?

— Тоже… Остальных братьев предупредил, что… с ними произойти может?

— Предупредил.

— И как они встретили это известие?

— Со смирением. Только покойный Олежа, тварь такая, удостоился нескольких нелестных комментариев, а так… Все уже к неприятностям привыкли.

— Это да. А куда мы вообще едем?

— Как куда? В гостиницу. Я, Вася, на глазах у жены и детей помирать не собираюсь.