Каменистая дорога

Бабкин Ярослав Анатольевич

— А зачем здесь портрет автократора Феотраста? — спросила Лана, увидев знакомую по форзацам учебников и присутственным местам бороду.

— Господин Крапник заказал нашему эрмерию пятилетнюю поминальную молитву по его покойному величеству и его бедной супруге… Я тогда как раз была в городе. Такой ужас!

— Да уж, — кивнула Лана, — вот у нас в позапрошлую осень у Козолуков в сарае перегонный куб взорвался. Никого не убило, только на свинью в соседнем хлеву балка упала, да младшую

девочку чуть змеевиком не зашибло. Но бардак был, жуть. А вонища… Барду по всему двору собирали. А тут — настоящий динамит. И что только он этим общественникам сделал?

— Сестра-наставница говорила, что они хотят разрушить наш мир… Бедный Феотраст. Так мучился. К счастью, автократиссу убило на месте. Я бы тоже хотела, чтобы сразу, а не три года мучиться, — вздохнула Хельма.

— Хорошо, что их поймали, — добавила Лана, — нельзя чтобы те, кто взрывает живых людей вот так просто на свободе ходили. Мало ли кого они ещё взорвать соберутся?

— Говорят, будто один из них ухитрился сбежать от казни. Я слышала, как господин Крапник это обсуждал с нашими сёстрами, — и куда только смотрит полиция. А правда, что ты была в лапах настоящих бандитов?

— Я? — Петулания не на шутку удивилась, — бандитов? Нет, конечно. С чего ты взяла?

— А девочки говорили, что была… — с явным разочарованием вздохнула Хельма, — будто бы тебя похитили разбойники, а какие-то герои у них тебя отбили. Я бы вот хотела, чтобы герои отбили меня у бандитов… Это так романтично.

Они вышли из поминального зала и оказались на заднем дворе, усыпанном проросшим травой гравием и заставленным какими-то бочками. Садовых растений здесь уже не было.

— Нам туда, — показала Хельма.

Шипастая веточка нашлась рядом с аккуратно сложенными вещами Петулании, заготовленными для стирки.

— Это она? — Хельма с явным разочарованием осмотрела подарок Тео.

— Ага. Просто напоминание о доме.

— Какое-то оно совсем неинтересное… Я бы за него так не переживала. Если попросить сестёр-садовниц они таких сколько хочешь нарежут.

— Он из дома.

— Ну ладно. Нам пора. Если мы не успеем к трапезе, сестра-наставница рассердится. А уж если сама Рейшина узнает…

— Рейсшина?

— Мать-проповедница Бригида. Старшие девочки прозвали её Рейсшиной. Но не вздумай сказать такое при сёстрах-наставницах.

— За кого ты меня принимаешь?

Лана спрятала памятную колючку, и они двинулись в обратный путь через задний двор в поминальный зал.

— Послушай, — после некоторой паузы спросила Хельма, — ты ведь деревенская?

— Ну, в какой-то мере…

— Я слышала про всякие народные… обряды. Ну, в середине лета. Костры там… и всё такое.

Лицо

Хельмы густо налилось румянцем, а дыхание чуть участилось.

— Ну да. Хотя наш проповедник не очень это всё одобрял.

— А правда, что там… ну это… ночью после праздника… все могут делать… ну это самое…

— А вот это он совсем не одобрял.

— Прошу прощения, девочки…

Шапка невидимка не сработала. Девушки замерли на полпути через зал. Хельма сразу поникла, а Лана удивлённо обернулась. К ним подходила женщина в жреческом облачении. Её лицо скрывала ритуальная маска. Маска была грустной — для поминальной службы.

— Здравствуйте, мать, — представилась Петулания, сделав не очень удачный книксен; она была воспитанной девушкой и уважала клириков.

Проповедница остановилась в шаге от девушек. Блестящий лик поминальной маски застыл в выражении безутешного горя, скрывая настоящее лицо священнослужительницы. Лишь в прорезях Лана видела пронзительные светло-серые глаза.

— Ты кто? Я тебя не помню.

— Петулания. Петулания Кеслеш. Из Верхнего Ручья.

— Никогда не слышала. Твоего имени не было в списках. Как ты сюда попала?

Маска искажала голос женщины, делая его глухим, лишая эмоций и индивидуальности. Совершающий обряды не должен напоминать молящимся о своей человеческой сущности. Даже внешностью.

— Меня привезла… Сестра Морвин. Сегодня днём.

— Зачем?

Этот вопрос поставил девушку в глубокий тупик.

— Эта та самая… про которую говорили, что отбили от бандитов, мать-проповедница, — сдавленно пискнула Хельма.

— Мать-проповедница? Рейсшина, — подумала Лана и уже с опозданием поняла, что сделала это вслух.

— Я же просила, — простонала Хельма, лицо которой приобрело отчётливое сходство с поминальной маской.

Серые глаза в прорезях повернулись в сторону не в меру разговорчивой младшей послушницы.

— Она не виновата, это я… — вступилась Лана.

— …сама придумала? — маска сбивала с толку, но Петулания была уверена, что мать-проповедница была само ехидство.

— Ну я… в смысле… не надо её наказывать, пожалуйста.

Серые глаза пристально глянули на Лану.

— Повернись к свету, будь добра. Да, вот так.

Жрица мягко взяла рукой в тускло-синей перчатке Лану за подбородок и чуть повернула в сторону ближайшего светильника. Девушка хотела возмутиться, но мать-проповедница уже убрала руку, и Петулания ограничилась тем, что отступила на шаг.

— У тебя интересное лицо. Очень интересное. Говоришь, сестра Морвин?

Лана мрачно кивнула. Бесцеремонность матери Бригиды её несколько разозлила.

— Госпожа Аббе. Мать-наставница, вы зде… ой…