Каменная грудь
Шрифт:
Растерявшийся княжич остановил коня и смотрел, холодея, как целится в него степняк. Тетива была неподатлива – исказилось лицо кочевника и встопорщились редкие усы, но аркан Доброгаста быстрее, чем змея в камышах, взметнулся и захлестнул шею стрелка. Не останавливаясь, Доброгаст пронесся мимо окаменевшего княжича, свалил степняка, поволок, разметал им высокую траву. Затем вихрем слетел с седла, навалился на печенега. Тот кусался, царапал руки острыми ногтями, норовил ударить ногою в пах. Впервые Доброгаст видел кочевника так близко: голова тяжелая, круглая, как бойцовая гиря, в узких дремучих
Связали руки и протянули от них веревку к седлу Ярополка.
Гордые успехом, возвращались домой по самым людным улицам города. Толпы народа собрались, чтобы посмотреть на живого печенега, пуще всех радовались мальчишки. Загорелые, в грязных рубашках, они бежали впереди всадников и орали, что было духу.
– Печенежина поймали! – натуживался вихрастый.
– Кто – «поймали»? – с высоты своего аксамитового седла строго спрашивал Ярополк. Бледное лицо его с приплюснутым носом и слегка выдающейся нижней челюстью выражало надменное презрение.
– Мы поймали, – тыкал себя в грудь пальцем мальчишка.
– Кто это – «мы»? Уж не ты ли? – заносился Ярополк.
– Не я, а мы! Мы поймали! – твердил вихрастый.
– Дурак, не вы, а я поймал печенега! Ваш княжич Ярополк! Слышишь, дурачина?
Он бросил на дорогу серебряную монету:
– Кричи – Ярополк поймал!
Мальчишка ловко подхватил монету и, пугая молодицу, несшую кубышки с водой, заорал ей в лицо:
– Мы поймали, мы!
На главной площади остановились – невозможно стало проталкиваться сквозь толпу.
– Прикончить печенега, порешить! – кричали люди.
– Народы! Я, гончар Гусиная лапка, над собственными горшками воевода, говорю вам – языка взяли, опросить надо!
Но уже приволокли высоченный шест, привязали к нему пленника, подняли, приколотили шест к изгороди гордятинского двора.
Печенег громко кричал.
– Взголосил, небось! А то словно язык проглотил! Так ему ближе к Яриле. Что, видать соплеменников? Ай да сотский! Слава сотскому! – слышались отдельные голоса.
– Народы! Я, Гусиная лапка, говорю вам, что не дело стрелять его в небе, – закричал гончар, видя, что княжич натягивает тетиву, – нешто он куропатка?
Стрела взвилась, печенег замотал головой, но стрела, пролетев мимо, плавно нырнула вниз. Княжич пустил другую, третью. В толпе послышался легкий смех. Гусиная лапка почесал в затылке:
– Не быть мне больше воеводой – все, как есть, горшки перебьет.
В толпе засмеялись громче. Неожиданно от Самваты поднялось облако густой пыли: во весь опор мчались два всадника. Через минуту Златолист предстал перед народом. Доброгаст так и обмер – он узнал во втором всаднике Судиславу. Хотел было броситься к ней, взять ее за руки, заглянуть в глаза.
Но глаза их и без того встретились. Судислава вздрогнула, побледнела, лицо ее отразило растерянность, и девушка тут же отвела взгляд, будто не узнала…
Немного, кажется, времени прошло, а как все изменилось. Она ждала Доброгаста, думала о нем, но все говорили, что войско Святослава не скоро вернется в Киев… Потом появился Златолист. Не раз слышала – он стоит за волю! Его отрешенность, холодный взгляд, не однажды, казалось,
Судислава встретила Златолиста на Самвате. Он стоял на стене и, сложив руки у рта, зычно кричал в дремучие пущи:
– От дру-у-га или от не-е-друга?
Чудо, но лес ответил ему, словно давно ждал этого вещего гласа. Будто огромные, омытые дождем валуны пошли грохотать по киевским горам:
– Дру-у-у-га…
Вот и теперь: конь под ним бесится, боится его, как кудесника, храпит, скребет землю; кажется, скажи всадник слово – взовьется в небо над головами…
– Снимите печенега, – коротко приказал Златолист. Толпа заволновалась:
– Откуда такой спесивый?
– Видал ты его, пустоглазого!
– Гусь лапчатый!
– Не знаем тебя!
– А я знаю, – громко произнес Доброгаст, дерзко воззрился на кмета, – он – добытчик, печенегов на Киев зовет!
– Лжешь! – повернула коня Судислава.
Лицо ее пылало гневом и в то же время… Казалось, минута, и она упадет к нему на грудь, расплачется. Но девушка овладела собой, хлестнула коня плетью и ускакала.
– Лжешь, холоп, – спокойно повторил Златолист.
Ошеломленный Доброгаст не мог понять, что произошло. Старая обида поднялась в душе, он вновь увидел себя шагающим под знойным солнцем в заднепровской степи, где каждый куст кричал ему: «Раб, раб!».
– Эй, княжич, – кривя губы в усмешке, обратился к Ярополку Златолист, – сними печенега!
Доброгаст туго натянул поводья, задрал голову коню, сказал:
– Вспомнил засеку?.. Берегись, кмет!.. – Пришпорил коня и поскакал прочь.
– Убирайся отсюда! – рычал Ярополк на Златолиста. – Язык мой, и делаю с ним все, что угодно моей княжеской милости!
К витязю подъехали меченые, стали убеждать его в чем-то.
Народ шумел. Златолист неохотно повернул коня. Отъехав на целое стрелище, он остановился, сорвал с меченого налуч, вытащил лук. Небрежно положил стрелу, почти не целясь, дотянул тетиву до мочки правого уха и выстрелил. Печенег стукнулся головою о шест, сразу обмяк – стрела поразила его в глаз, пригвоздила. Ахнула изумленная толпа, невольный трепет пробежал по ней… так стрелять никто не умел, так стрелять могли только предки, ставшие теперь духами.
– Не гневись, Курей, – бросил Златолист, усмехаясь, – одним воином меньше в твоем полчище.
Буланый понес его к днешнему граду.
Княжич, растерянный, почти уничтоженный, искал глазами исчезнувшего Доброгаста.
– Этот горшков не перебьет, – говорил Гусиная лапка, почесывая за ухом, – проклятье на лбу его…
– Эх, лихо нам! – вздохнули в толпе.
Народ стал расходиться, площадь опустела, только мертвый печенег остался висеть, походя издали на тряпичное пугало.