Каменная река
Шрифт:
— Ну что там? — спрашивали нас снаружи те, кому не удалось полюбоваться на всеобщую оргию.
— Дорогу, дорогу! — надрывались мы, боясь, что нас затопчут.
— А ну расступись, стрелять буду! — вопил Чернявый таким голосом, что люди шарахались от него в разные стороны.
— Ребятки, вы что, спятили?
Еле-еле мы выбрались на площадь и облегченно вздохнули. Я обернулся: возле дома яблоку, негде было упасть.
— Ну, и куда теперь?
— Бежим за околицу, — отозвался кто-то. —
IV
Через несколько дней Уильям уехал.
— Гуд бай, гуд бай! — крикнул он нам, когда зафырчала машина, увозившая его и других солдат.
Мы помахали ему.
— Прощай, прощай! — повторял Пузырь.
— Ты еще поплачь! — сказал Обжора и повернулся к нам. — Пошли поищем Гарри и Чарльза.
И мы поспешили на площадь.
— Эй! — издалека окликнул нас Чарльз, немного знавший по-итальянски.
В тот день он был свободен и пригласил всю нашу компанию прокатиться на джипе.
— Знаете, где рвать яблоки, мандарины, инжир?
Тури вызвался показать дорогу. Мы быстро залезли в джип. Гарри, смеясь, сел за руль, и машина покатила по дороге, обсаженной тенистыми оливами. Раннее, свежее утро, кругом просторы золотой пшеницы — никто ее не убирает из-за проклятой войны. От избытка чувств мы даже запели, но голосов было почти не слышно из-за урчания мотора; за нами столбом стояла пыль, скрывая деревню. Дорога неровная, извилистая, машина то и дело подскакивала на ухабах, отчего Гарри матерился сквозь зубы.
— Стой! — сказал Тури, когда мы подъехали к невысокой каменной ограде, за которой начиналась апельсиновая роща. — Вылезайте! Здесь апельсинов наберем. А то, может, вы до самого Кальтаджироне ехать собрались?
Мы двинулись по тропинке между деревьями, но апельсинов оказалось мало, да и те незрелые.
— Ну, и где же твои фрукты? — недовольно спросил Обжора.
Тут Агриппино подбежал к лимонному дереву.
— Давайте хоть лимонами побалуемся. Видите, их сколько.
Мы мигом вскарабкались на дерево, но лимоны тоже были невкусные, горькие. Зато сверху увидели неподалеку абрикосовую рощу.
— Айда! — гаркнул Обжора, спрыгивая с дерева.
Но в роще на нас с громким лаем налетел разъяренный пес.
— Ну чего разоряешься, скотина? — ничуть не испугавшись, прикрикнул на него Чернявый.
Подошла женщина, худющая — кожа да кости, — и, откинув со лба копну волос, спросила:
— Вам чего?
— Абрикосов, — ответил Обжора.
— Собирайте на здоровье, кому теперь их есть-то, когда все на войне?
Мы начали сшибать абрикосы камнями; некоторые, падая, разбивались всмятку; американцы ели их и одобрительно приговаривали:
— Гуд, гуд!
Быстро насытившись, мы стали надкусывать
— Хватит дурачиться, наберем лучше, а потом обменяем на яйца и хлеб.
Мы набили полные карманы абрикосами и инжиром, который даже не надо было сшибать с деревьев — прямо на земле валялся. Тем временем женщина принесла корзинку яиц и белого хлеба.
— Ешьте, ребята, не пропадать же добру.
Американцы прямо рты разинули.
— Итали — такой богатый энд бьютифул, — пробормотал Чарльз. — Зачем вам этот война?
Никто ему не ответил.
— А я знаю, как мы приготовим эти яйца, — сказал Агриппино. — Пальчики оближете.
Под его командованием мы набрали соломы и обложили костер галькой.
— Спичку давай! — распорядился Агриппино, и вскоре костер запылал.
— Файа, файа! — смеялись американцы.
Солома быстро прогорела, рассыпалась снопом искр, и на месте костра осталась кучка горячей золы.
— Давай! — приказал Агриппино.
Мы выложили яйца в золу.
— Олрайт, бойз, олрайт! — одобрительно кивали солдаты.
Хлеб поделили по-братски: кому корку, кому мякиш.
— Ух ты, какое гнездо! — восхитился Чернявый, указывая на закопченные яйца с уже потрескавшейся скорлупой.
До чего же вкусно было есть эти печеные яйца с хлебом; Гарри и Чарльзу они явно тоже понравились. Каждый прутиком подкатывал к себе яйцо, обжигая пальцы, разбивал о камень скорлупу и причмокивал от удовольствия.
Больше всех съел, конечно, Обжора, уплетая за обе щеки. В самый разгар пира я заметил, что из-за угла ветхой лачуги наблюдает за нами девушка лет двадцати.
Чернявый помахал ей, чтоб шла к нам, и, видя, что она робеет, крикнул:
— Иди сюда, тебе тоже дадим!
Все обернулись к девчонке; Агриппино, оказывается, знал, как ее зовут.
— Эй, Куколка Пеппа, ты что, меня не узнала?
Она подошла поближе, и Чарльз бросил ей лимон. Она поймала его и положила себе на макушку. А яйца есть не захотела.
— Это я вам их послала, — объяснила она этим сарацинам, которые глядели на нее из-под тяжелых полуопущенных век. — И откуда ж вы будете?
Чарльз понял, сделал рукой широкий жест, словно вся земля принадлежала ему.
— Америка, — ответил он.
Пеппа посмотрела вдаль, на горизонт, где догорала солнечная колесница, и проговорила:
— Вот оно что. А мой край зовется Сицилия.
Махнув рукой, она пошла к реке. Американец с минуту глядел ей вслед помутневшими глазами, потом поднялся и на кривых ногах потопал за ней.
— Чарльз? — окликнул его Гарри.
— Эй, влюбленный Орланд, смотри не заблудись! — загоготали мы.