Каменное брачное ложе
Шрифт:
— Завтра в котором часу?
— В одиннадцать? У Цвингера?
— Хорошо. У меня машина.
— Руку уберите.
Кладбище пигмеев. Грот у океана. Широкие ряды черепов, одни поверх других, на некоторых еще сохранились куски плоти и кожи, безграничное пространство, до самого горизонта. На секунду эта картина породила внутри у Коринфа бездонную тишину — тут сверкнула, пронзая его насквозь, пугающая ясность, но на такой краткий миг, что он это позабыл в ту же секунду. Камера старательно работала, показывая некоторые челюсти. Мертвая голова пигмея с сохранившимися волосами, белая, цивилизованная рука, украшенная перстнем с печаткой,
Через несколько минут Коринф наклонился к ней и прошептал:
— Карин, тебе фрау Вибан вчера вечером не звонила?
— Вчера вечером? Да, около девяти, профессор еще не кончил лекцию, меня вызвали.
— Что ей было нужно?
— Все-таки она вас интересует?
— Нет, это связано с другими делами.
— Из-за Будапешта.
— Что случилось в Будапеште?
— Не знаю. Ничего особенного. Какой-то скандал. Уличные мальчишки подожгли музей. Сегодня утром это было в газете.
Коринф подумал: «Купить газету».
Гном восьмидесяти лет, похожий на дикую свинью, поощрительно улыбался участникам конгресса. И делегаты задумчиво разглядывали его беззубый рот.
ШТОРМ
Участники конгресса группами покидали ресторан и направлялись в концертный зал. Коринф, полусонный от обильной еды и вина, ждал Хеллу у стойки портье. После полуденного перерыва они еще не говорили. Она была все время чем-то занята, обедала за другим столом, с русскими, много хохотала, чокалась и ни разу не посмотрела на него; но после обеда, проходя мимо, попросила Коринфа подождать ее. Ничего хорошего Коринф не ожидал. Карин он избегал, как и обещал, а Шнайдерхан больше не показывался: верно, повесился на подтяжках на том дереве, среди развалин.
Докуривая последнюю «Лаки страйк», Коринф смотрел на выставленные у киоска газеты, и сообщение из Будапешта [40] привлекло его внимание. Он купил газету и нашел на первой странице короткий отчет о беспорядках: воодушевляемые фашистами, бывшими сторонниками Хорти [41] , подпольщики вышли на улицы, были совершены нападения на представителей власти, подожжен музей; восстание практически подавлено, главари будут, вне всякого сомнения, строго осуждены народом. И больше ничего. Он стал читать скучнейшую статью о конгрессе в Дрездене (ни слова о его вчерашнем бегстве, но его имя упомянуто наравне с русскими), и тут появилась Хелла.
40
Имеется в виду восстание в Венгрии осенью 1956 г., когда премьером страны стал Имре Надь, разрешивший свободные выборы и потребовавший вывода советских войск из Венгрии. Восстание было подавлен, Имре Надь арестован и в 1958 г. казнен.
41
Миклош Хорти (1868–1957) — регент Венгрии с 1920 г.; ради увеличения территории Венгрии за счет земель Словакии и Румынии вступил в союз с Гитлером. В 1942 г. начал сепаратные переговоры с союзниками; в конце войны попал в руки американцев, находился в заключении до конца 1945 г. После освобождения поселился в Португалии.
— Пошли?
Было холодно и сыро, но дождя
«Разбиться насмерть, — думал он, — и в сумраке вспоминать высоченную гору обломков, мимо которой проехал днем на машине».
— Что это там? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
— Церковь Богородицы, — ответила Хелла, не поворачивая головы. — Одна из самых знаменитых церквей в стиле барокко. Еще Гете о ней писал. Тысячи людей спрятались от бомбежки под сводами ее подвалов, и церковь рухнула им на головы. Многие хотят оставить руины нетронутыми, как памятник погибшим.
Снова этот голос экскурсовода. Она, конечно, видела его с Карин. На улице было тихо; в развалинах дети развели костер. Он помолчал, потом начал тихонько насвистывать.
— А что, в Америке никто не носит пальто?
Попытка к примирению?
— Что с тобой происходит? — спросил он; она не ответила. — Я спросил что-то.
— Об этом я должна была бы спросить тебя. — Она отвернулась. — Ты подлец, подлец…
Он был уверен, что она плачет. Легкая улыбка мелькнула на его лице, он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.
— Держись от меня, пожалуйста, подальше.
— Ты что, стесняешься меня?
Она застыла с приоткрытым ртом; глаза ее были полны слез.
— Ты все-таки удивительный подлец, удивительный. И явно считаешь себя большим ловкачом. Хоть раз поглядел бы на себя, когда ты ухмыляешься. — Она хотела сказать что-то еще, но поджала губы и пошла вперед.
— Хотел бы я знать, что ты имеешь в виду, — отозвался он фальшивым голосом. — Что-то насчет Шнайдерхана?
— Нет, насчет тебя! — крикнула она и вздрогнула от собственного крика. — Ты что же думаешь, я — слабоумная?
— Да что тут такого? Чисто отцовские чувства. Скажи еще, что мы сидели и целовались.
— Это у тебя вряд ли бы вышло. Но, подвернись случай, ты бы и это сделал. А деликатность, с которой ты сегодня вечером ее избегал! Конечно, чтобы не расстраивать меня.
— Это круто! Если я с ней не разговариваю, я ее избегаю.Что же, я и вчера ее избегал, когда тоже с ней не разговаривал?
— Нет, тут другая проблема. Ты ведь не такой идиот, чтобы считать меня дурой? Вчера ты ее просто не видел. Ты думал только о том, как затащить меня в постель; но теперь ты получил свое, и я тебя больше не интересую. Почему, собственно, ты не пошел сразу к шлюхам? В Дрездене их достаточно, я с удовольствием дам тебе адреса.
«Как это похоже на Балтимор», — подумал Коринф. Он искоса глянул на нее и усмехнулся.
— Восемнадцать лет! — Она фыркнула, как кошка. — Школьница! Но я это поломаю, не беспокойся; не считай, что тебе все можно. Когда я думаю о твоей несчастной жене…
Коринф остановился, хрипло рассмеялся, закинув голову, посмотрел на нее и пошел дальше.
Они уже подходили к ярко освещенному концертному залу, когда она снова заговорила:
— Как могла я до такой степени обезуметь. Раз в жизни позволила себе расслабиться. Раз в жизни подумала: вряд ли он окажется подонком, с такой-то физиономией. Но я тебе благодарна за урок. Первый встречный — дура, дура! Осторожно! — крикнула она, оттаскивая его назад, когда он (намеренно) шагнул наперерез едущей машине.