Каменное брачное ложе
Шрифт:
— Я не понимаю, чем вы сейчас занимаетесь. Я просто хотел бы это точно знать. Вы делали то, что делали, и я делал то, что делал. Я — последний человек, который мог бы на вас донести.
— Я не делалто, что я делал! — заорал Шнайдерхан. — Я хочу сказать, я ничего не делал!
— Вы это так красиво сказали: внутренний фронт, тихие холмы, мирные леса. Это звучало очень аутентично, вы могли это заметить по реакции фрау Вибан. К чему теперь вся эта чепуха? Вы так гордитесь этим, что не смогли удержаться и не рассказать. Ладно, это
Теперь, в полном отчаянии, Шнайдерхан пошел на него.
— Не убийца! — прошипел он. — Я не хочу, чтобы обо мне думали, что я убийца! И не хочу, чтобы вы так думали! Я бы много чего еще мог сказать. Я этого не делаю, потому что чувствую, что у меня больше нет права. Я проиграл вам право на мою правду — по непонятному капризу. Я не буду больше пытаться вам ничего доказать, но я не убийца. Гибелью моей жены и ребенка клянусь вам: я не убийца.
Весь дрожа, он поднял правую руку, выставив вверх два пальца.
Испытывая отвращение, Коринф обошел его, остановился у доски, стер формулу и написал:
Почему был Нерон Нероном?
Потому что Нерон был Нероном.
Он положил мел, плюнул на пол и вышел из класса.
Коридор почти опустел; последние участники конгресса заходили в двери зала. У стола девушка складывала книжки стопками. Коринф подошел к ней:
— Помощь не нужна?
Он заметил, что разговор почти не возбуждал его. Девушка вспыхнула, взглянув на него.
— Тут немного работы. А разве вы не должны смотреть фильм?
— Пойдем на фильм вместе.
Девушка покраснела еще сильнее. Коринф оставил книги и спросил:
— Как тебя зовут?
— Карин.
— Норман.
Она вежливо подала ему руку.
— Какие у вас ледяные руки. Вы что, эскимос?
Смеясь, Коринф разглядывал темные брови, голубые глаза, нежную кожу.
На пороге класса появился Шнайдерхан. Он бросил взгляд на Коринфа и исчез за дверью в зал.
Испуганно закусив губу, Коринф посмотрел на Карин.
— Поссорились? — спросила она, продолжая складывать книги.
— Вроде того. Мой лучший друг. Мне не хотелось бы его презирать. В этом не было нужды. Ты не находишь, что иногда на действия не стоит обращать внимания, но стоит прислушаться к словам?
— Что вы хотите сказать? — Она подозрительно посмотрела на него.
— Я хочу сказать, если кто-то, к примеру, совершил… скажем, кражу со взломом. Не беспокойтесь, этот господин не совершал кражи. Но если кто-то совершил кражу и сказал об этом своему другу, то друг не считает его поступок таким уж плохим, потому что он все-таки друг и, собственно, тоже взломщик. Но если он начинает отрицать факт кражи, а друг знает, что кража имела место, то друг начинает его презирать. Не потому, что он украл, но потому, что своей ложью он предал дружбу.
— Если бы моя подруга совершила кражу, я бы сказала ей, что она должна вернуть все, что украла.
— Конечно.
— Но ведь это всегда возможно?
Чуть улыбаясь, Коринф глядел на нее.
— Но если все уже продано, Карин?
— Тогда надо все выкупить.
Коринф помолчал.
— Я должен это обдумать, — сказал он.
Когда они вошли в зал, на экране гигантские пигмеи откусывали куски от жареных бутылочных тыкв и кенгуру; проектор стоял посередине, между рядами, и, освещенные мигающими джунглями, они отыскали свободные места сзади. Коринф положил руку ей на плечо.
— Но герр Норман, — прошептала она.
— Я боюсь темноты.
— Ну, вы даете.
Пигмеи охотно открывали рты перед камерой; один из них наблюдал со стороны, хихикая и небрежно держа за крыло курицу.
— Глядите, какой брезгливый, — сказала Карин.
«Если бы он подошел, чтобы воткнуть мне нож в спину, — думал Коринф, — Карин бы поняла, что это он, и он об этом знает; он этого не сделает».
Карин засмеялась. Человек в коротких белых штанишках выдирал пигмею зуб, а тот, визжа, изо всех сил сжимал свой, упрятанный в футляр, пенис; потом человек, зажав зуб в щипцах, смеясь, показал его орущей деревне. И тут пигмей подпрыгнул, выхватил зуб из щипцов и убежал куда-то за кадр. После его поймали, связали и выковыряли, хохоча, из раны остатки корней. В ходе борьбы футляр соскочил с пениса, и, когда соплеменники начали радостно кувыркаться, Карин повернулась к Коринфу.
— Фильм для тех, кто старше восемнадцати, — прошептал он.
— Это просто ужасно.
— Мы нисколько не лучше.
— Вы тоже такой живодер?
— Я? Способен на все. Что вы делаете завтра вечером?
Она посмотрела на экран и снова повернулась к нему.
— Вы — садист? — поинтересовалась она.
— Я всегда работаю без наркоза.
Он засмеялся, поглядев ей в лицо, и поцеловал ее. Она обхватила руками его шею и начала его целовать. Он подул на ее волосы и сказал:
— Ты вкусно целуешься.
— Я чищу зубы каждый день, по два раза.
— Очень хорошо. Еще надо есть много яблок. Именно благодаря яблокам у Евы были здоровые зубы. — «Боже, — подумал он, — что за плоская шутка».
Карин искоса посмотрела на него:
— А с фрау Вибан вы так же быстро разобрались, герр дантист?
— С фрау Вибан? — переспросил он ошеломленно.
— Да, не пытайтесь выглядеть невинно. Я свои глаза не в кармане ношу. Я хорошо видела, как вы вчера с ней говорили, во время обеда и потом.
— И где же ты вчера сидела?
— Почти напротив вас, но вы никого, кроме нее, не видели. Когда вы вышли, она почти сразу вышла за вами, а ваш друг — вы еще назвали его «взломщиком» — последовал за ней. Чудесный конгресс. А от нас эта фрау Вибан требует «приличного поведения».
Коринф погладил ее по шее.
— Я и думать забыл о фрау Вибан, Карин.
— Зато мне о ней забывать нельзя. Если она увидит, как я здесь сижу… Вы лучше руку свою уберите.
Коринф накрыл ладонью ее руку и спросил: