Каменный фундамент
Шрифт:
«Держись, Алеха!» — кричит братан с кормы.
«Держусь, — отвечаю. — А ты сам ноги выше подымай, в камнях не изломало бы».
Подбрасывать начинает лодку. На волнах покачивает. Изголовьем, значит, несет. Еще момент и… конец будет!..
Слыхать, справа ревет пуще: выходит, тащит нас левым берегом.
Вот у самой лодки забурлила вода. Пронесло первый камень — не задели. А в шивере их, может, сотни…
Еще один прошли. Ничего.
Вдруг коза по дну брякнула… Опять…
А впереди так долбит вода в каменьях, что берег охает.
Только слышу, чаще заскребла коза. Остановилась лодка. Опускаю ноги — дно. Брательник держится за лодку, ко мне подходит.
«Ну что, братка, остановились?» — говорит.
«Остановились».
«На берег пойдем?»
«Ошалел? В ямину нырнуть захотел?»
Посидели мы с ним этак часа два на лодке. Ноги в воде, а на плечи дождь в три ручья поливает. Да ничего, тепло, как подумаешь, что не утонули.
Стала темень чуть-чуть пореже. Пригляделись — до берега три шага.
Алексей замолчал.
— Ведь ничего так не жаль, как тайменя. Ленков утопили — не жалко. Всю снасть унесло — не жалко. А что в тайменя не попал, до сих пор забыть не могу — сердце щемит…
— Обидно, — добавил он еще через минуту.
На западе исчезли последние отблески заката. Река сразу стала серой; кусты на берегах слились в один сплошной барьер. Тень от них падала на воду волнистой каймой.
Алексей встал, потянулся так, что хрустнули суставы, и рассмеялся.
— Прошлую неделю я в ночной смене работал. Так веришь, нет — вся душа изныла. Ночи тихие, теплые, и вода в самый раз: не большая и не маленькая. Страсть как томился. Охота была с троестенкой пробежать. А вот дождался-таки. Ну, пойдем.
На середине реки шлепнулась какая-то огромная рыбина. Алексей прислушался.
— Ленок! Плашмя бьет — значит, от радости скачет. Далеко. Эх, с лодки бы сеть запустить!
У воды мы тщательно перебрали сеть.
— Не ленчишка, хотя бы гольчик поймался. Катюше на пирог, — сказал Алексей, забродя в воду выше колена.
— А мне что делать, Алеша?
— Тебе? А ничего. Хочешь, иди по берегу да мелкие камешки в воду пошвыривай, пугай рыбу.
Он раскачал и бросил на воду гагарку. Ее тотчас подхватило течением, и вслед за ней стала вытягиваться сеть. Алексей побрел, постукивая костылем — палкой с железным наконечником.
Сеть шла гладко, без задевов. Когда над тетивой мелькал трепещущий хвост хариуса, Алексей радостно кричал:
— А, ясное море, из моей троестенки не вырвешься, посажена с толком. А ты, рыбак, что там отстаешь?
Меня донимали кусты. Полоска сухого камешника была очень узкой, в воду лезть не хотелось, а тальники с подмытого берега склонялись так низко, что постоянно сбивали фуражку с головы. Раза два я попал лицом в густую паутину. Она была холодная и липкая.
— Сейчас, Алеша, — кричал я, — сейчас! Догоняю! — а сам отставал все больше.
Наконец я настиг Алексея. Он стоял на берегу и выбирал из сети рыбу. Я взялся ему помогать. Поднял запутавшегося в частике хариуса и начал искать
— Нет, не совладать тебе, — засмеялся Алексей. — Ну-ка, держи тетиву.
Он передал мне тетиву, а сам сжал хариуса так, что тот заскрипел. Потом продернул его несколько раз сквозь режь и вытряхнул на песок.
— Вот и вся недолга! Ну, я побрел опять, а рыбу тебе таскать. Я не буду.
Он снял с себя сумку и перебросил мне через плечо.
Сумка была довольно тяжелой. Видимо, попало не менее двух десятков. Хариусы шевелились, пощелкивали жабрами. Один завозился особенно сильно, и мне показалось, что в мешке порхает маленькая птичка. Я запустил руку в сумку и натолкнулся на что-то скользкое, что в тот же миг будто взмахнуло крылышками и перелетело в другой конец мешка. Что за диво? Я хотел позвать Алексея, но он был уже далеко: чернел над водой коротким смешным силуэтом, брел, хлюпая броднями и постукивая о камни костылем. Вскоре он скрылся за поворотом.
Тогда я вылез на гору и заспешил напрямик через луг, чтобы выиграть расстояние. Пока я пробирался сквозь тальник, меня облепили комары. Я едва успевал огребать их обеими руками.
На лугу подул ветерок, и комары стали отставать. Я пошел медленнее. Расстегнул ворот гимнастерки. Под ногами шуршала напоенная росой трава. С высокого белоголовника облетали мокрые круглые лепестки и прилипали к одежде.
Впереди меня, под горой, кричал Алексей:
— Эге-ге! Рыбак, где ты? Не утоп?
Я откликнулся. Испуганная нашими голосами, в курье крякнула утка. Было слышно, как она взлетела и упала опять на воду.
Из-под яра вылез Алексей. Он бросил сеть на траву, присел и начал стаскивать бродни. Подойдя ближе, я увидел, что Алексей вымок до самых плеч.
— Что это с тобой, Алеша?
— Не говори! Ловил ленчишку. Воткнулся в сеть, в речной конец, у самой гагарки и давай хвостом наяривать. А тут перекат. Думаю: не ослабишь сеть, распутается рыбина — уйдет. Ну, я — к нему, чтобы сетью погуще окутать, а там ямина…
— И ленок ушел?
— Ну! Ушел! У меня не уйдет. Вот он — лежит, что твое полено.
Я нагнулся к сети. В ней, как лоскутья бересты, белели хариусы. В слабом свете летней ночи я различал их клинообразные глаза, крупную угловатую чешую, черные крапины на боках. Возле гагарки лежал действительно похожий на полено ленок. Короткий, толстый, с розовым брюхом и огненно-ярким хвостом. В отличие от хариусов чешуя у ленка была яркая, и каждая чешуйка круглая, как лепесток белоголовника.
Алексей выжал одежду, обулся, и мы пошли домой. Прямо так, не выбирая рыбы, перебросили сеть через костыль, подняли на плечи и понесли.