Каменный фундамент
Шрифт:
Хохочут:
«У нас тоже не лучше. За две ночи на Худом острове шесть харюзков да налима добыли. Вот и все. Рано еще, не спит рыба. Недельки две подождать надо».
«Так вы куда теперь?»
«А куда? Домой».
Разговариваем.
Вдруг Авдокша присел, ухватил ленковую острогу и шепчет Кешке:
«Давай, давай. Заворачивай вверх. Правее держи малость. Еще чуточку. Еще… стой… замри…»
И острогу вниз пускает. У меня прямо печенку засосало: черт их принес не вовремя. Сам я хотел в этот разрез заглянуть.
Прицелился
«Чо, паря, зарыбило?»
«Не рассчитал, говорит, отнесло водой острогу. Охвостил».
«А в кого бросал?»
«Да ленчишко здо-оровый был».
Ну, поговорили еще, свежим смольем козы наложили, и поплыли обе лодки вниз. Они разрезами — глубинами, а мы — правым бережком.
Скажу я тебе: вниз по течению плыть вообще не рыбалка. Первое — править худо, ни в жизнь лодку не подвернешь куда надо; второе — острогу вперед пускать нельзя, от черенка струя отходит, мешает, а назад не успеешь ткнуть, водой тебя уже унесет; ну, и третье — рыба всегда против течения бежит, юркнет мимо, и поминай как звали, задом догонять не будешь.
По разрезам, правда, только вниз сплывают: тяжело серединой реки подыматься. Леночки либо таймешата редко встречаются, а попусту маяться никому неохота. Вниз плывут, заметят ленка в разрезе — спустятся, завернутся потихоньку, чтобы шумом не напугать, подплывут опять и стукнут, если дождется ленок-то. А чаще убегает — боится рыба огня.
— Постой, Алеша, как же так? — прервал я рассказ Алексея. — А я где-то читал, что, наоборот, рыба на огонь бежит.
— Это напишут. Напишут. Найдутся такие… Да что же, по-твоему, рыба как мотылек на свечку летит? Может, где-нибудь так и бывает, да не в Сибири.
— Алеша, я здесь ни при чем. Что читал, о том и говорю.
— А ты в другой раз такие книги не читай.
— Ладно, не буду… Рассказывай дальше.
— Да. Плывут они разрезами, сами то и дело заворачиваются. Погонят, погонят, не найдут — опять вниз плывут. Знать, ленка много в разрезах. А наколоть ни одного не закололи. Так все плесо прошли, и в нижнюю шиверу их затянуло. И у нас тоже ничего.
Поплыли мы к табору.
«Будем еще плавать?» — спрашиваю братана. Вижу, устал он.
«Давай. Все равно, говорит. Может, хотя на уху как-нибудь насбираем».
Поднялись еще раз. Два харюзка добыли. Со злости я прямо, не целясь, стал швырять острогу.
«Вот что, Алеха, — говорит мне братан, — давай-ка сейчас разрезами спустимся. Только не по-людски, а вниз кормой. Увидим ленка — поворот делать не надо. Разрезы мы на память знаем и кормой заплывем».
Сказано — сделано. Вышли на разрезы. Чудно как-то вниз кормой плыть. Глубина страшенная, сажени три. Справа — обрыв из брусочного плитняка, а влево — россыпь: самое ленковое место. Пригнулся я низенько к воде, разглядываю. И вижу: из-под кормы выходит ленок прямо под острогу. Подвел
Дальше поплыли. Опять такая же история. Пока плесо спустились — одиннадцать ленков запорол.
Радуемся, прямо сил нет: вот это изобрели способ!
Поднялись наскоро правым бережком и опять в разрезы кинулись. Зашли в самый верхний, под шиверой. Вода неспокойно течет, волнуется. А глубина тут еще больше. Зато дно хорошо видно: галька светлая, чистая да ровная, как просеянная.
Несет нас, лодку покачивает; коза шумит, смола на воду капает, попискивает; от воды пар и дымок подымаются.
Дождичек начал накрапывать. Это уже худо: дождь или ветер. Вода морщится, рябит, ничего не разберешь.
Струей на стрежень потянуло, еще глубже в разрезе стало. Присматриваюсь. И вроде справа какая-то тень шевелится. Брательник начал подправлять. Верно: таймень! Здоровенный такой — пуда два, не менее. Подплыли к нему. Стоит. Опускаю острогу, а у самого сердце вовсе окоченело, даже дохнуть боюсь. Перебираю черен руками, за зубьями гляжу. В руках метра полтора, не более, осталось, а до тайменя все далеко. Смотрю и не пойму: близко ли подвел? Вроде близко — четверти на две. А, ладно!
«Замри», — шепчу братану. И со всего размаху как ударю острогой и грудью навалился, чтобы придавить как следует.
Ясное море, ушел в воду мой черен прямо с макушкой и дна не достал! А я за ним ухнул. Коленкой за борт зацепился, с лету надавил и лодку перевернул. Сам под воду. Чудно так: гляжу кверху, а надо мной головешки плывут, огоньки поблескивают.
Вынырнул, ухватился за лодку, кричу:
«Эй, братан!»
Не откликается. Неужто затонул? Вдруг слева воду запучило: гляжу, всплывает мой брательник и с другого конца за лодку ловится.
И сразу темень наступила, последние головешки угасли.
Дождик пуще пошел.
Несет нас серединой, а с которой стороны берег ближе, с правой или с левой, никак не поймешь.
Разговариваем:
«Что будем делать, Алеха?»
«Оторвемся. Давай на берег поплывем».
«Что ты, одурел? Я и так заколол, судороги сводят. Не доплыть. И куда плыть? Где берег-то? Лучше попробуем лодку распрокинуть».
Начали на воде лодку раскачивать. Куда тебе! Разве с козой развернешься? Железо, как якорь, книзу тянет.
«Видно, надо так, руками выгребаться», — говорю я, а сам зубы не сведу. Слышу, братан тоже чечетку выбивает.
Шлепаемся ладошками по воде, а куда гребем — не знаем, может на одном месте вертимся.
Чувствуем, понесло быстрее, песок по дну шуршит, водой его гонит. Зашумела Кирейская шивера. Поняли мы: протащило, значит, все Глазково плесо. Скоро в шивере будем.
Ладно, если к левому берегу угодим: русло там чистое, без камней, только валы высокие… А вдруг к правому отнесло? Там такой бурун, как в котле кипит, камни щеткой из воды торчат.