Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью
Шрифт:
Ольгерд глубоко вздохнул, точно собираясь нырнуть, и на выдохе выдавил из себя слова, которые Волькша не слышал от него уже почти два года:
– Пособи мне, Волькша. Родом-батюшкой тебя прошу.
Волкан открыл было рот, дабы, наконец, рассказать о том, что надумал насчет уговора с прочими бойцами чернолюдской стенки, но Рыжий Лют ошеломил его словами:
– Братка, пожалуйста, постой в стенке у меня за плечом, а как мне невмоготу станет, так ты им и врежешь, а?
Такого поворота Годинович никак не ожидал. Ему и в голову не могла придти мысль оказаться в кулачной стенке на Ярилов день. От отца он наслушался рассказов о том, как белолюд побивает чернолюд точно детей малых. А оказаться в рядах покалеченных Волькше вовсе не хотелось.
– Ано да, но ты все равно постой в стенке у меня за плечом.
И добавлял трогательно:
– Во имя Рода-батюшки прошу, братка.
– Так ведь у меня же с собой нет нашей, Ладонинской, земли, а ведь только она мне силу дает, – попытался Волькша уцепиться за последнюю соломинку: – А чем я без этой силы тебе в стенке помогу?
Ольгерд точно ждал этих слов. Он вскочил и направился к своему дорожному коробу. После недолгого пыхтения он достал из его глубин пухлый кожаный мешочек, навроде тех, в которых иноземцы хранят свои серебряные и золотые монеты, только больше.
– Вот, – сказал Олькша, расшнуровывая мешок и доставая оттуда горсть супеси: – А я взял… ну, это… так… на всякий случай…
Ярилов день
Утро Ярилова дня выдалось ведренным, но морозным.
Лавки никто не открывал. Товары никто не раскладывал, но от этого суеты и радостного возбуждения на Торговой стороне было отнюдь не меньше, чем в дни торговли. И купцы, и гости разоделись, кто во что горазд. Заморские пришлецы диву давались, когда им объясняли, что люди приоделись для участия в драке, в большой такой битве стенка на стенку, где с каждой из сторон выйдет по несколько сотен человек. При этом у бойцов был самый благодушный вид, который только можно вообразить. Те, кому предстояло биться в восточной стенке, радушно приветствовали тех, кто, придя на Волховской лед, встанет с запада. Лица всех сияли в предвкушении потехи. И никого не смущало то, что в кулачном бою кому-то вышибут зубы, а кому-то поломают ребра. Настроение у всех было такое, точно все, кто ни наесть на торжище, направляются блины уплетать и хмельным медом упиваться.
Дудочники и гусельники наяривали так, что сам Ярило отплясывал в небе, позабыв свою белую козу. [192] Скоморохи кривлялись, кувыркались и прыгали повсеместно. Они то и дело награждали друг друга потешными тумаками и затрещинами, от чего валились в растоптанную снежную грязь, словом, делали все, чтобы веселье било через край, как пена из бражной чаши.
С неторопливостью убежавшей опары радостная толпа стекала с восточного берега на Волховский лед. Там уже разъезжали туда-сюда конные дружинники. Вид у них был суровый. Некоторые из них открыто негодовали на князя, повелевшего им распоряжаться кулачной потехой, а не участвовать в ней. Но даже намеренная грубость, с которой они разгоняли стенки друг от друга, не застила безоблачную радость кулачников.
192
По преданию Ярило ездит по небу на белой козе.
Кроме Ольгерда и упорно державшегося в его тени Волькши в чернолюдском строю было еще много безбородых, краснощеких парней, мечтавших попасться на глаза князю или его десятникам. Они упорно вылезали за линию, прочерченную распорядителями, громко смеялись и вообще вели себя точно пьяные. Они не единожды получали тычки и даже ударов копейными древками от разъезжавших вдоль строя всадников, но все равно лезли вперед.
Незадолго до полудня поток охотников принять участие в кулачных игрищах или поглазеть на них иссяк. Стенки были
Ждали только князя.
Гостомысл появился на Волховском льду, когда Ярило поднялся на вершину полдня. Броня на князе блестела как рыбья чешуя. Множество золотых цепей сияло у него на груди. Даже поручья на его запястьях были золочеными. По бокам его могучего коня шли двое рослых стремянных. За владыкой следовали отборные конные дружинники княжеской сотни. А за всадниками шествовала вереница величавых волхвов.
Князь проследовал к северному крылу белолюдской стенки, обогнул ее и поехал между рядами противоборцев. Здравицы Ярилу и князю нестройным хором летели над Волховом, пока чинный строй держал путь к капищу на мыске, от которого распорядители и выстраивали обе стенки.
Не доезжая до святилища, князь остановился.
Княжеская сотня развернулась в линию, отсекая толпу от капища.
Волхвы запели, застучали в бубны, загремели погремушками, в изобилии висевшими на их посохах, и двинулись к идолам.
Обряд Ярилова дня был не сложным, но красочным. Старцы водрузили на голову деревянного идола лучистую золотую коруну и двенадцать раз обошли его по ходу Сварожьего Колеса, [193] затем обильно обмазали его белым маслом. После чего начали оплетать соломой и поливать черным маслом крест, лежавший у ног идола. Под ворожбу двух своих товарищей, волхвы в двадцать рук споро справились с рукоделием.
193
Колесо Сварога – небесный свод. Идти «по колесу Сварога» – идти по часовой стрелке.
Чучело Мары поставили напротив Ярила, после чего волхвы снова встали в хоровод вокруг капища и описали еще двенадцать кругов противосолунь. Засим они сошлись к Чучелу и принялись высекать искры. Стоящие ближе к действу, слышали, как кресала скрипят по кремню. Они первыми возвысили свои голоса во славу Лели-Весны, Ярила и Вышня. Те же, кто стоял поодаль вторили им без должного усердия, пока не завидели маслянистый дым, который повалил от ненавистной Мары.
Волькша и Ольгерд оказались на дальнем от капища крыле чернолюдской стенки. Хорошо Рыжему Люту, – чуть привстал на цыпочки, и уже все видит. А вот Годинович весь извелся, стараясь хоть как-то разглядеть волхвование, которое прежде никогда не видел. Их Лада все праздники, конечно, чтила, но выходили они у нее какими-то слишком домашними и скромными. А здесь, в верховьях Волхова действо поражало своим размахом. Казалось, дым от горящего чучела поднимается до самой небесной реки. Волкан даже был готов попросить Олькшу посадить себя на плечи, но вовремя сообразил, что в ряду кулачных бойцов это будет выглядеть нелепо.
От расстройства он начал зыркать по сторонам, и взгляд его упал на белолюдскую стенку. То, что он там увидел, смело его радость от Ярилова дня, как зимний буран сметает первоцветы, поверившие ранней оттепели. Пока венеды и прочие жители Гардарики возносили хвалу Солнцу, в северном крыле белолюдской стенки, как раз напротив парней, собралось три десятка варягов. Их опухшие после беспробудной зимней пьянки лица горели жаждой расправы. Ну, станет ли венедский князь разбираться, если в кулачном бою насмерть убьется какой-то чернолюдин?
Волькша дернул Ольгерда за рукав. Тот отмахнулся, ведь в это время Чучело Мары должно было догореть и упасть к ногам Ярила. Но Волкан был настойчив. Розовые от весеннего солнца и бойцовского ража щеки верзилы стали белее снега, стоило только Олькше посмотреть туда, куда показывал щуплый приятель.
Не говоря ни слова, Ольгерд полез за пазуху и достал оттуда мешочек с Ладонинской супесью.
– Рано еще, – буркнул Волкан, убирая заветный кошель за пояс: – Сейчас будут смотреть, не спрятал ли кто в рукавице свинчатку или какую другую подлость.